Обычаи

Пукон корка

Распространенной формой общения у удмуртов были деревенские посиделки (пукон корка), на которые длинными зимними вечерами собиралась не только молодежь, но и взрослые.

За неимением специальных помещений собирались в теплых банях, новых, еще не обжитых домах, или за определенные услуги "арендовали" дома у одиноких пожилых людей. В прошлом во вновь построенный дом хозяева не переходили жить, пока там не пройдет несколько вечеров (от 3 до 7) молодежных посиделок. Девушки шли на посиделки с прялкой, причем матери давали им определенную норму, которую следовало выполнить, а утром показать выполненную работу, иначе в следующий вечер их туда могли не отпустить.

Занимаясь рукоделием, обменивались новостями, затем затягивали песни или рассказывали сказки, предания, побывальщины, анекдоты и тому подобное. Популярным было и загадывание загадок, особенно в святки (вожо дыр). Под жужжание кружащегося веретена хорошо пелось. Пение перемежалось рассказыванием сказок, быличек, загадыванием загадок. Для разминки от долгого сидения организовывали пляски, игры, розыгрыши и пр. Рассматривая друг у друга рукодельные изделия, перенимали узоры, способы работы. Посиделки, таким образом, сочетали труд и духовное творчество .

У удмуртов был развит обычай гостевания. Народная система будней и праздников основывалась на цикличности хозяйственной деятельности и пронизывала весь календарный год.

В процессе жизнедеятельности этноса праздники занимали не столь уж заметное место, т. е. количество праздничных дней в году было незначительно: христианские праздники, обряды календарно-хозяйственного и жизненного циклов, поэтому ожидание праздника, подготовка к нему, проведение собственно праздничных мероприятий было особенно тщательным, в некоторых случаях ритуализированным.

Именно в праздники было наибольшее количество гостепосещений, а пик хождения в гости приходился на позднюю осень и начало зимы, когда был собран весь урожай и начался забой скота и птицы.

Приготовление к празднику, а следовательно к приему гостей, непременно сопровождалось преображением всей будничной привычной обстановки, а также внешнего облика людей. В первую очередь убирали и мыли в избе. К приходу гостей надевали самую лучшую одежду, готовили праздничные повозки. Обязательным также было приготовление загодя праздничных кушаний и особенно напитков.

Характер празднеств и количество участников в них зависели от масштаба праздника — от глобального (христианского) до сугубо домашнего, семейного. Общественный праздник требовал обязательного участия всех взрослых сельчан, кроме больных и стариков. В дни больших праздников соблюдалось возрастное обособление. Молодежь образовывала самостоятельную группу, парни и девушки днем гуляли порознь, а к вечеру собирались где-либо имеете. Семейные торжества привлекали, как правило, более узкий круг родственников, соседей и друзей (бӧляк, иськавын, туган) . «Иськавын-бӧляктэк улыны уг лу» (Без соседей-родни жить нельзя); «Эштэк юон но мӧзмыт» (Без друга и пир скучен) — говорят удмуртские пословицы.

В гости без приглашения приходить было не принято: «Ӧтем куно — тӧр шорын, ӧтьымтэ куно —ӧс дорын» (Званый гость — в красном углу, незваный — у порога); «Ӧтьымтэ азе пуны гинэ мынэ» (Без приглашения только собака приходит); «Ӧтьымтэ куноез сектам но уг поты» (Незваного гостя и угощать не хочется); «Возьмамтэ кунолы юри жӧккышет но уг вӧлдо» (Для нежданного гостя скатерти заранее не стелят) .

При желании видеть у себя в гостях кого-либо из родственников к ним отправляли со специальной вестью (ивор). Готовились в гости так же обстоятельно, как и при ожидании гостей. Отправляющимся в гости уважаемые старики напоминали о том, как следует вести себя «на людях» (калык пӧлын). Удмуртский фольклор зафиксировал немало этикетных правил на этот счет. В гостях рекомендовалось вести себя достойно. «Мурт синме уг кылё—Мурт синмысь уг усё» (Не урони себя в чужих глазах); «Тодмоед дорын-эн кузёяськы» (У знакомого не хозяйничай); «Куное лыктыса уг ченгешо» (В гостях не ссорятся).

Помимо этого заботились и о гостинце (салам), который должен быть не слишком велик, но и не мал. «Бадӟым сӥлы уг луы» (Большой ценным не бывает). Наиболее подходящей считалась замороженная тушка гуся «ӟазег бекче» (букв.: гусиная бочка). Распространено было подношение в качестве гостинцев разнообразных печений: юача, кӧмеч, шекера и др.

Порицалось опоздание, опоздавшего не ждали — «Бер кылисез уг возьмало» .

Согласно обычаю гости одного дома считались гостями всех родственников, живущих в этой деревне. Если кто-то надумал к празднику пригласить гостей из другой деревни, он предупреждал об этом родню (бӧляк, иськавын) в своей деревне. Те понимали, что им тоже надо готовиться принимать гостей. С прибытием званых гостей приглашали и весь бӧляк .

Процесс гостевания был многоэтапным: от встречи гостей (куно пумитан) до хождения из дома в дом к родственникам и соседям хозяина (куно сектан) и заключительного этапа — проводов гостей (куно келян).

Для желанных гостей ворота были всегда открыты — «Умой кунолы ӟезьы котьку усьтэмын» — поэтому их встречали с хлебом и маслом у ворот. Долгожданные гости были особенно дороги — «Кема возьмам куно мусо луэ».

Первым хозяина приветствовал гость, здороваясь с ним за руку, зятем с хозяйкой и всеми остальными членами семьи. У гостей не принято было спрашивать, надолго ли они приехали. Затем хозяева приглашали гостей в дом. Гости раздевались, Рассаживались по лавкам, не переходя матицу. Хозяйка угощала их подогретой кумышкой с малиной (пӧсятэм).

Войдя в дом, гости-мужчины рассаживались на лавке вдоль одной стены дома, женщины — вдоль другой. Женщины и мужчины из бӧляка подсаживались к гостям и после взаимных приветствий, знакомства вели между собой беседы о хозяйственных заботах, общих знакомых и так далее.

За стол приглашали сначала приезжих гостей, затем однодеревенских. Хозяин сидел на стуле, который ставили сбоку в конце длинной стороны стола. Хозяйка за стол не садилась: она угощала гостей. Ей помогала дочь или сноха. Если таких не было, на помощь специально приглашали девушку-родственницу .

Хозяин разрезал хлеб, делил мясо, предлагал откушать того, другого. Причем самым уважаемым гостям кушанье подавалось из рук в руки — «кие сётъяса».

В гостях не следовало много есть и пить, даже если очень голоден («Кӧтыдлэсь палэнэ уд сиы» — Помимо утробы не съешь), слишком близко сидеть за столом и особенно облокачиваться. Есть полагалось аккуратно, не проливая ни капли и не роняя крошки на пол. Неприличной считалась долгая задержка за столом, но и торопливость тоже не поощрялась.

Поев, гости поднимались из-за стола, благодарили хозяев, опять рассаживались. Гостю не полагалось вмешиваться в дела семьи. Гость должен был оставаться в доме ровно столько, чтобы не быть в тягость хозяину — «Муртлэн корказ кема эн улы». Однако гостевание на этом не заканчивалось. Теперь гости отправлялись к однодеревенцам —друзьям, соседям или родственникам хозяина, к которому они приехали.

Здесь сказывались общинные традиции удмуртских крестьян. Прием гостей был достаточно обременителен для одного хозяина, и часть хлопот о гостях брали на себя родственники, а позднее и соседи. Гуляние происходило в строго определенном направлении. Вначале шли к тем родственникам, которые жили в верхнем течении реки, затем уже ко всем остальным .

Гостей угощали не только яствами и напитками, но и песнями. В ответ гости тоже пели, получался своеобразный песенный диалог. При этом гости в своих песнях подчеркивали, что они прибыли не столько есть-пить, сколько повидаться, пообщаться. Мелодию понравившейся песни гости старались запомнить, чтобы спеть потом в своей деревне. Пели все желающие: кто-то запевал, другие подхватывали. В каждой деревне были свои песенники.

Гостей провожали до полевых ворот все родственники-однодеревенцы. Гости благодарили хозяев за то, что показали весь бӧляк. Длительность гостеваний варьировалась от 1—2 дней до недели в зависимости от значимости праздника.

В прошлом удмурты раз в год проводили крупный праздник с молением — Булда вӧсь, на который собирались жители 10—12 деревень округа. Благодаря этому, круг общения удмурта значительно расширялся, он узнавал многих жителей этих деревень не только в лицо, но и по имени.

Большую роль в традиционной культуре общения играли также повседневные взаимные визиты родственников одной деревни и соседей (пукыны ветлон). Приходили друг к другу без приглашения посоветоваться о каком-нибудь конкретном деле, справиться о здоровье, обменяться деревенскими новостями .

Удмурты в повседневном общении мало пользовались собственными именами, так как считалось, что от частого произношения припысываемая имени обереговая функция слабеет. Для постоянного общения ими были выработаны различные формы обращения друг к другу, имевшие локальные варианты. Братья, например, называли друг друга агай/нюню/эке(младший старшего) и эте (старший младшего), сестры соответственно: ака/атя/апа/апай - дыды. Жену сына родители и все родственники старше него называли кен, а все, кто младше, - кенак.

Этот обычай практиковался не только в семье и среди родственников, но и в подростковых сообществах деревни, особенно - среди девочек. Скажем, две девочки, подружившись, договаривались между собой называть друг друга не по имени, а другим словом. Договор скрепляли простым по оформлению обрядом, исполнявшимся в присутствии свидетелей. Приготовив друг для друга небольшие подарки, например, косоплетки, вязаные узорные запястья (керттэм поскес) и т.п., они обменивались ими, оглашая при этом новое обращение (дусым, исъкан, дева, эше и др.). Девочки с одинаковыми именами называли друг друга адаш (мальчики для этого использовали и другое слово – чёска/ тёзка).

Веме

Привычка к труду культивировалась с раннего детства, а производственные навыки могли передаваться и в более зрелом возрасте, и не только на уровне семьи, но и общины. Одним из таких каналов был институт крестьянской взаимопомощи — "веме". Его основу составлял совместный неоплачиваемый труд крестьян для аккордного завершения какого-либо срочного этапа работ у отдельных хозяев. В прошлом с помощью "веме" выполнялись самые различные виды работ: возведение хозяйственных построек, обмолот зерна, битье глиняных печей, вывозка навоза, рытье колодцев. В одних случаях общинники кооперировались в небольшие артели из 5—6 хозяйств и поочередно выполняли друг у друга какую-нибудь работу, например, обмолот зерна. В других — большая часть односельчан помогала одному хозяину по его просьбе завершить определенный этап работы, к примеру, битье глиняной печи. В-третьих — общинники сами принимали решение об оказании помощи кому-нибудь из общины: вдове, солдатке с малыми детьми, немощным старикам или домохозяину, который тяжело заболел, потерял лошадь или погорел. Если в первых двух случаях общинники за свой труд получали угощение и даже ждали его, в последнем — помощь чаще оказывалась совершенно безвозмездно. И часты были случаи помощи не только трудом, но и деньгами, одеждой, инвентарем и т. д.

Большим разнообразием отличались виды женской взаимопомощи: трепание льна или конопли, прядение, мытье пряжи, шитье полога, мытье дома. Южные удмуртки собирали "веме" даже для ощипывания гусей и засолки капусты.

Вокруг участия в помочах сложился целый комплекс этических представлений и норм. В принципе любой общинник был вправе отказать в помощи, но редко кто поступал так. Обязательность помочей глубоко осознавалась крестьянами и в хозяйственном, и в нравственном плане, особенно если они организовывались миром для помощи попавшему в крайне тяжелую ситуацию члену общества. Общественное мнение решительно осуждало отказавшегося принять участие в подобного рода помочи.

Осознание необходимости взаимной выручки, помощи друг другу, преимущества коллективной работы, добрососедских отношений нашло отражение и в устном творчестве народа: "Иськавынтэк улыны уг лу" (Без соседей жить нельзя), "Иськавын-бӧляк доры котьку мыныны луоз" (К соседям во всякое время можно обратиться), "Одӥг йырлэн одӥг визьмыз, кык йырлэн — кык визьмыз, иськавын-бӧляклэн визьмыз — вань визьлы визь" (У одной головы один ум, у двух — два, а ум соседей-родственников — всем умам ум), "Бускелен кенештэк ужез кутсконо ӧвӧл" (Не посоветовавшись с соседями, не нужно начинать дела), "Юрттӥськы, тыныд но юрттозы" (Помогай другим и тебе помогут) и т. д. На помочах вырабатывались, закреплялись и передавались в межпоколенной трансляции производственные приемы и навыки, происходил обмен эмпирическими наблюдениями и знаниями. Общественное мнение на помочах выделяло лиц, наиболее успешно овладевших тем или иным приемом, осуждало и высмеивало неловкость, небрежность или неприемлемые новшества. Молодежь не раз слышала, как об искусных работниках, мастерах (плотниках, печниках, закройщицах, швеях и т. д.) отзывались — "зарни ки" (букв. — золотые руки), а о лодырях, болтунах, неумелых и нерадивых высказывались метко и однозначно — "киыз мажес" (буке. — руки, что грабли). О них же сочинялись насмешливые афоризмы: "Кылыз лэчыт, киыз мырк" (Язык острый, да руки тупые), "Быдэс пипуэз пыж лэсьтыса, полыс но поттымтэ" (Делал лодку, да даже весла не вышли).

Присутствуя на всех помочах, присматриваясь и наблюдая за работой взрослых, помогая им (пусть чаще — на вторых ролях), дети пробовали, так сказать, "на зуб" премудрости взрослой работы, на себе испытывали, что значит чувство сопричастности, единения, общности работы и радости от нее .

Усыновление, опекунство

Бездетные супруги воспринимали отсутствие детей как тяжелую участь, наказание божье, удар судьбы. Отсутствие своих детей часто компенсировали усыновлением чужих (вордос пи/ныл; пыртэм пи/ныл). Разрешение на усыновление давал сельский сход общины при условии, что у желавшего усыновить нет своих детей мужского пола, что он является домохозяином или получил разрешение на усыновление от родителей, наконец, он должен отличаться примерным поведением и быть на хорошем счету у общинников. Женщина, лишь овдовев и притом бездетная или при малых детях, могла получить разрешение на усыновление "на умершую душу". При этом сход особенно пристрастно обсуждал ее кандидатуру с моральной точки зрения. Брать "в детство" к себе можно было сироту, зятя, члена как своей, так и чужой общины, причем разрешалось усыновлять даже не одного человека, а двоих-троих. При усыновлении члена чужой общины требовался приемный приговор той деревни, где жил усыновитель, и увольнительное свидетельство из общества усыновляемого. Если у идущего "в детство" были живы родители, требовалась их расписка, что они не возражают против ухода их сына в чужую семью. В случае возникновения конфликтов между приемными родителями и усыновленным последнего можно было "отсадить врознь, дав ему землю, приходящую на его долю, поставив избу и снабдив скотиной и домашней утварью". Усыновление (особенно уже взрослого, совершеннолетнего человека) обставлялось гораздо большим кругом различных требований и условий, чем удочерение. Объяснение здесь, по-видимому, может быть простым: на мужскую душу община обязана была давать земельный надел, поэтому ей приходилось соразмерять все свои действия с возможными последствиями, предвидеть сложности и трудности, могущие возникнуть с привлечением в общину нового члена.

Одним из важных вопросов, связанных с детьми и часто обсуждавшихся на сельском сходе, было опекунство. Опека над осиротевшими детьми носила традиционный характер, и нормы обычного права здесь выступали с особой наглядностью. На полное свое обеспечение община сирот не брала, но возлагала обязанности по их воспитанию на близких родственников и впоследствии со всей строгостью контролировала их действия. От негласного правила родственной помощи опекуны не могли отказаться, какой бы тяжелой и даже нежелательной она ни была для них. Опекун назначался на сельском сходе из людей, отличавшихся хорошим поведением и пользовавшихся уважением общинников, и обязан был следить за имуществом, чтобы оно не было расхищено или неправильно использовано. Иногда часть имущества опекаемых шла в продажу, а вырученные деньги хранились в банке. Сироты могли получить эти деньги только с разрешения сельского схода и опекуна по достижении совершеннолетия. Часть средств шла на уплату недоимок, если таковые оставались после умерших родителей, а также отдавалась опекуну на содержание сирот. Усадебная земля считалась наследственным владением малолетних сирот, земельный надел тоже сохранялся за ними, но до их совершеннолетия им мог пользоваться опекун или община в целом .

Гостеприимство

Гостеприимство — один из древнейших обычаев, присущих в той или иной степени всем народам земли, и удмурты в этом плане не исключение. «Сюресчи муртлы ву но сектад ке, азьлань улонэд котьку ӟеч луоз» (Если странника и водой угостишь, то жизнь твоя впереди всегда будет доброй); «Калыклы шырыт луид ке, ваньбуред ноку но уз кулэсмы» (Если будешь щедрым к народу, то твой достаток никогда не иссякнет) — гласит народная мудрость удмуртов. Об этом свидетельствуют и путешественники, впервые оказавшиеся среди удмуртов и зафиксировавшие обычаи их гостеприимства.

Капитан Н. Рынков отмечал в своем Дневнике: «Странствующих приемлют они (удмурты) с отменной благосклонностью и стараются оказать все знаки ласкового приветства, и мед, и хлеб поставляют на стол, лишь только войдешь в гостиницу» .

И. Н. Смирнов писал: «Хлеб лежит у удмурта к услугам всякого желающего. Чужой человек, не спросивши позволения хозяев, может садиться за стол и есть. Заколет удмурт скотину и уже зовет есть мясо всех соседей. Нет ни одного праздника, в котором удмурты не устраивали бы складчин, общественных пиров, не ходили бы толпою из дома в дом».

П. М. Богаевский также подчеркивает «чрезвычайное гостеприимство» удмуртов и дает описание приема гостей. «Входящий здоровается, благодарит за прежнее угощение, безразлично, было таковое или нет. Хозяин приглашает гостя войти и просит садиться. Гость садится у дверей, а затем постепенно переходит к столу. Мил гость или нет, все равно хозяин считает себя обязанным поставить что-нибудь на стол. По окончании еды гость снова пересаживается к дверям. Прощаясь с хозяином, он обязательно должен пригласить его к себе».

Более полные и интересные сведения на этот счет дает Г. Е. Верещагин: «...У удмуртов гостьба в кругу родственников и близких знакомых развита в высшей степени, и охота погостить у тех или других родственников и угощать взамен заставляет их беречь мясо для гостей, ибо если съесть самому, то и угощать гостей будет нечем, следовательно, тогда в гости чувство стыда не позволит ехать. А быть дома в то время, когда люди гостят, удмурту опять-таки не велит обычай. В гостях удмурту есть с кем поговорить, побеседовать и поесть в свое удовольствие».

Наибольшее количество гостепосещений было в праздники, а пик хождения в гости приходился на позднюю осень и начало зимы, когда был собран весь урожай и начался забой скота и птицы.

Приготовление к празднику, а следовательно к приему гостей, непременно сопровождалось преображением всей будничной привычной обстановки, а также внешнего облика людей. В первую очередь убирали и мыли в избе. Домотканые ковры и полотенца создавали праздничную обстановку в доме. К приходу гостей и для гостевания надевали самую лучшую одежду, готовили праздничные повозки. Обязательным также было приготовление загодя праздничных кушаний и особенно напитков. Не случайно праздничное время называлось — юон дыр, т. е. время пиров.

Характер празднеств и количество участников в них зависели от масштаба праздника — от глобального до сугубо домашнего, семейного. Общественный праздник требовал обязательного участия всех взрослых сельчан, кроме больных и стариков. В дни больших праздников соблюдалось возрастное обособление. Молодежь образовывала самостоятельную группу, парни и девушки днем гуляли порознь, а к вечеру собирались где-либо вместе. Семейные торжества привлекали, как правило, более узкий круг родственников, соседей и друзей (бӧляк, иськавын, туган). «Иськавын-бӧляктэк улыны уг лу» (Без соседей-родни жить нельзя); «Эштэк юон но мӧзмыт» (Без друга и пир скучен) —говорят удмуртские пословицы. Однако, например, на свадьбе принимала участие почти вся деревня, если не в застолье, то хотя бы в качестве зрителей.

В гости без приглашения приходить было не принято. О незваных гостях существовали поговорки: «Ӧтем куно — тӧр шорын, ӧтьымтэ куно — ӧс дорын» (Званый гость — в красном углу, незваный — у порога); «Ӧтьымтэ азе пуны гинэ мынэ» (Без приглашения только собака приходит); «Ӧтьымтэ куноез сектам но уг поты» (Незваного гостя и угощать не хочется); «Возьмамтэ кунолы юри жӧк-кышет но уг вӧлдо» (Для нежданного гостя скатерти заранее не стелят) .

Именно поэтому при желании видеть у себя в гостях кого-либо из родственников к ним отправляли со специальной вестью (ивор) нарочного. Готовились в гости так же обстоятельно, как и при ожидании гостей. Отправляющимся в гости уважаемые старики напоминали о том, как следует вести себя «на людях» (калык пӧлын). Удмурт ский фольклор зафиксировал немало этикетных правил на этот счет. В гостях рекомендовалось вести себя достойно. «Мурт синме уг кылё — Мурт синмысь уг усё» (Не урони себя в чужих глазах); «Тодмоед дорын - эн кузёяськы» (У знакомого не хозяйничай) ;«Куное лыктыса уг ӵенгешо» (В гостях не ссорятся); «Куное кырӟаса уг мыно» "(В гости с песнями не едут). Помимо этого заботились и о гостинце (салам), который должен быть не слишком велик, но и не мал. «Бадӟым сӥлы уг луы» (Большой — ценным не бывает). Наиболее подходящей считалась заморӧженная тушка гуся «ӟазег бекче» (букв.: гусиная бочка). Распространено было подношение в качестве гостинцев разнообраӟных печений: юача, кӧмеч, шекера и др. Порицалось опоздание, опоздавшего не ждали — «Бер кылисез уг возьмало».

В народных афоризмах зафиксирован целый свод не только правил поведения, но и поучений, рекомендаций, как действовать, что говорить, как не поступать или не высказываться в том или ином случае. Гостеприимство, умение ладить с людьми, быть хозяйственным, щедрым, почтительное отношение к старшим, добросердечие, скромность вызывали в народе одобрение. «Ӟеч муртъёс пӧлын ӟеч луэмед потэ ке, ас выжыысьтыд куинь полэс песяйдэ ио песянайдэ вунэтоно ӧвӧл» (Хочешь быть хорошим человеком среди хороших людей — помни о своем родстве); «Мӧйы муртлэсь кылзэ кылзӥд ке — адями луод» (Будешь прислушиваться к словам старшего — человеком станешь); «Калык ужаку — ужа, калык юмшаку — юмша» (Народ работает — и ты работай, народ гуляет — и ты гуляй); «Адямилэн урод лэсьтэмез сярысь эн вераськы, ас кырыжед сярысь малпа» (Не горюй о чужом плохом поступке, подумай о своих недостатках).

Для приема гостей существовал также и неписаный свод правил, с помощью которых регулировались взаимоотношения хозяев и гостей. Процесс гостевания был многоэтапным: от встречи гостей (куно пумитан) до хождения из дома в дом к родственникам и соседям хозяина (куно сектан) и заключительного этапа — проводов гостей (куно келян).

Для желанных гостей ворота были всегда открыты — «Умой кунолы ӟезьы котьку усьтэмын» — поэтому их встречали с хлебом и маслом у ворот. Долгожданные гости были особенно дороги — «Кема возьмам куно мусо луэ». Первым хозяина приветствовал гость, здороваясь с ним за руку, затем с хозяйкой и всеми остальными членами семьи.

У гостей не принято было спрашивать, надолго ли они приехали. Затем хозяева приглашали гостей в дом. Гости раздевались, рассаживались по лавкам, не переходя матицу. Хозяйка угощала их подогретой кумышкой с малиной (пӧсятэм). Прежде чем подать чарку гостю, хозяйка сама пригубляла рюмку (северные удмурты при этом приговаривали «сябась»), и только затем подавала гостю. «Сётэм чарказэ ассэ веръяты» (Поданную чарку пусть сама (хозяйка) отведает) — требовала традиция.

Гостей встречали песней куно пумитан гур. После небольшого предварительного застолья гостей приглашали в баню. Это было знаком особого уважения и внимания к гостям. И только после этого начиналось основное застолье. Наиболее уважаемых и пожилых гостей садили в передний угол — тӧр сэрег. Остальные гости рассаживались обычным порядком, только супруги садились рядом.

Завьяловские удмурты, приехав в гости, рассаживались, соблюдая половую дифференциацию: женщины садились на лавку, стоявшую ближе к женской половине дома, а мужчины — на лавку, прилегавшую к дворовой стене. Место хозяина было на стуле, единственном в доме, стоявшем напротив образов. Застольем командовал хозяин, но напитками угощала при этом хозяйка.

Он разрезал хлеб, делил мясо, предлагал откушать того, другого. Причем самым уважаемым гостям кушанье подавалось из рук в руки — «кие сётъяса». В гостях не следовало много есть и пить, даже если очень голоден («Кӧтыдлэсь палэнэ уд сиы» — Помимо утробы не съешь), слишком близко сидеть за столом и особенно облокачиваться. Есть полагалось аккуратно, не проливая ни капли и не роняя крошки на пол. Неприличной считалась долгая задержка за столом, но и торопливость тоже не поощрялась. Хозяева сидели за столом, угощали гостей, вели неспешные беседы, как правило, не касаясь хозяйственных тем. Сами они практически не ели. Угощение непременно сопровождалось песней — «гостей с песней угощают». И на протяжении всего праздника хозяева и гости прямо-таки состязались друг с другом в умений сказать добрые слова друг другу. Хозяева выражали свое отношение к гостям в напеве угощения гостей — куно сектан гур.

Поев, гости поднимались из-за стола, благодарили хозяев, опять рассаживались. Гостю не полагалось вмешиваться в дела семьи. Гость должен был оставаться в доме ровно столько, чтобы не быть в тягость хозяину — «Муртлэн корказ кема эн улы». Однако гостевание на этом не заканчивалось. Теперь гости отправлялись к однодеревенцам — друзьям, соседям или родственникам хозяина, к которому они приехали. Здесь сказывались общинные традиции удмуртских крестьян, Прием гостей был достаточно обременителен для одного хозяина, и часть хлопот о гостях брали на себя родственники, а позднее и соседи. Гуляние происходило в строго определенном направлении. Вначале шли к тем родственникам, которые жили в верхнем течении реки, затем уже ко всем остальным. Гуляние (юмшан) сопровождалось пением «урам гур».

После гуляния гости, как правило, возвращались ночевать в дом, куда были приглашены вначале. Длительность гостевания варьировалась от 1—2 дней до неде-ли в зависимости от значимости праздника. По окончании приема гостеприимный хозяин непременно готовил в дорогу гостинцы неприехавшим или заболевшим родственникам, провожал гостей до околицы или до ворот.

Последний этап гостевания — куно келян — также сопровождался специальным напевом — «куно келян гур». Покидая гостеприимный дом, гость обязательно благодарил хозяина за угощение. «Тау карыса кылыд уз пӧсьты» (От благодарности язык не износится). Прощался со всеми за руку и при-глащал в гости. «Муртлэсь шыдзэ-няньзэ берыктыны кулэ — озьы ке улӥд, мурт куспын мусо луод» (За гостеприимство (букв.: суп-хлеб) благодарным будь, будешь так жить — будешь почитаем).

Хозяин, прощаясь, желал гостям счастливого пути — «Сюресты вӧй кадь мед луоз» (Пусть ваша дорога масляной будет); «Сюресэд мед удалтоз»; здоровья — «Таза луэлэ», просил не поминать их лихом — «Уродэн эн вералэ». Покидая гостеприимный дом, гость обязательно благодарил хозяина за угощение. «Тау карыса кылыд уз пӧсьты» (От благодарности язык не износится). Прощался со всеми за руку и приглашал в гости. «Муртлэсь шыдзэ-няньзэ берыктыны кулэ — озьы ке улӥд, мурт куспын мусо луод» (За гостеприимство (букв.: суп-хлеб) благодарным будь, будешь так жить — будешь почитаем). Хозяин, прощаясь, желал гостям счастливого пути — «Сюресты вӧй кадь мед луоз» (Пусть ваша дорога масляной будет); «Сюресэд мед удалтоз»; здоровья — «Таза луэлэ», просил не поминать их лихом — «Уродэн эн вералэ».

Общественный суд

Община выступала как хранительница нравственных принципов, она вела борьбу с мотовством, праздностью, воровством, ленью, нерадивым отношением к труду отдельных членов семей. В качестве наказания общество могло подвергнуть провинившихся крестьян денежному штрафу в пользу мирской казны, "отлучить" от участия в общинных празднествах, подвергнуть публичному наказанию и даже выгнать из деревни. Так, крестьяне села Селты решением схода объявили односельчанину Л. М. Столбову, чтобы тот отказал своей квартирантке Опариной с семейством, так как "она и ее дети, не имея определенных занятий, живут по крестьянству довольно открыто, сыновья покупают водку, шатаются с песнями по селу, замечаются за ними и кражи в огородах, дочери порочного поведения" .

В компетенции общины находился вопрос о высылке в Сибирь неугодных ей членов, и при необходимости она прибегала к этой мере наказания. Так, крестьяне деревни Котныр, "выведенные из терпения поведением крестьян П. Харитонова и И. Федотова, Веретенниковых, которые неоднократно уже замечены в воровстве и мошенничестве", приняли приговор о высылке их в Сибирь. За неоднократные кражи был сослан в Сибирь и А. Волков из деревни Дошкопи Глазовского уезда . Заботясь о соблюдении общепринятой шкалы нравственных ценностей, община, действовала не только посредством общественного мнения, но и мерами принуждения. Более четко регламентирующая, а вместе с ней и воспитательная функция общины проявлялась в действиях крестьянского суда. Для судебного разбирательства существовало несколько форм не санкционированных законом общинных судов. Самый простой из них был суд сельского старосты как лица официального. Он решал вопросы о мелких земельных исках и спорах, выступал инициатором принятия определенных санкций к неплательщикам налогов, недоимщикам, к уклоняющимся от отбывания натуральных повинностей, иногда в единоличном порядке разрешал семейные споры и т. д. Также практиковался суд старосты со стариками. Основной круг вопросов, решаемых ими, составляли религиозные, морально-этические, некоторые семейно-бытовые дела. Таким образом, суд стариков представлял собой своеобразную цензуру нравов .

Гораздо чаще функции суда в общине исполнял сельский сход. Суд кенеша в глазах удмуртских крестьян выступал как беспристрастный и справедливый орган и к нему они обращались при всех житейских проблемах, спорах, недоразумениях. "Всякий раздор в семье подлежит суду кенеша, — писал И. Н. Смирнов. — Кенеш наказывает сына, который не повинуется отцу, семейных, которые ссорятся между собою, жену, которая оказывается неверной мужу. Он является свидетелем при семейных разделах, когда они производятся полюбовно, совершает дележ собственной властью, когда между братьями нет согласия... В случае драки в деревне на другой же день собирается кенеш, который старается уладить дело" .

На суд кенеша собирались в доме десятника, старосты, в пожарном балагане или в мирской избе, летом — иногда прямо на улице. В зависимости от важности расследуемого дела на суде могли присутствовать или все желающие, вплоть до женщин и детей (особенно если они выступали в качестве свидетелей), или только домохозяева. Меры наказания, применяемые общинным судом, находились в прямой зависимости от вида преступления. Виновные подвергались денежному штрафу, телесному наказанию при всем обществе, заключению в "кутузку" при волостном правлении, снятию с должности, отлучению от молений, высылке в Сибирь или изгнанию из деревни. К наказанию розгами приговаривались за воровство, неповиновение родителям или властям, тяжкие оскорбления, растрату семейного имущества и неплатежи податей. Так, крестьянин из починка над речкой Водзи Глазовского уезда А. Я. Волков "несколько раз был наказываем за разные кражи: 15 ударами за кражу железной шабалки у соседа, 20 ударами за кражу топора, 10 ударами за оскорбление односельчанина Перевозчикова".

Решение общинного схода, касавшееся того или иного крестьянина, в значительной мере зависело от его репутации и даже возраста. Так, от наказания розгами освобождались общинники старше 60 лет, крестьяне, "пользующиеся особенным уважением", должностные лица. Малолетних детей обычно публичной порке не подвергали, считали, что они получат должное наказание внутри семьи, что действительно так и было. Но уж если община считала содеянное ребенком выходящим за всякие рамки (например, разорение пчелиного роя на чьей-нибудь пасеке, крупную кражу), наказанию подвергали родителей. Одной из самобытных форм общественного наказания была расправа (самосуд). В. Кошурников писал, что удмурты "прибегают иногда и к убийству, но только в защиту от дерзкого вора, преследовавшего их постоянно. В этом случае они расправляются силой целой деревни и уже не стараются о скрытии следов преступления" . Об этом писал и И. Н. Смирнов: "Н. Г. Первухину старики-вотяки сообщали, что в былое время кенеш располагал даже правом лишить жизни преступника. Стоило кенешу, обсуждающему дело, замолкнуть, и виновный знал, что ему грозит смерть" .

Примером расправы общинников может послужить случай, когда "жители деревни Юбери Сюмсинской волости заподозрили сельского старосту в краже овчин, за что нанесли ему тяжкие побои и истязания".

Воровство, кражи (особенно лошадей), наряду с убийством, нанесением серьезных телесных повреждений, распространением порочащих сведений и грубыми оскорблениями, считались наиболее тяжкими преступлениями и карались самым жестоким образом. Е. А. Антонова, 1909 года рождения, рассказывала: "Один односельчанин тайно смолотил чуть не целый кабан нашей ржи. Когда это обнаружилось, мои родители вместе с соседями водили вора по деревне с привязанным к спине мешком зерна и избивали" (Игринский район, д. Сундур, 1989 г.). Не только физической расправе, но и унизительному моральному наказанию подвергали вора, заставляя его с украденной вещью в сопровождении толпы подходить к каждому дому и говорить: "Купите у меня овчину, я овцу зарезал" или "Не нужно ли молока, я корову подоил", "Приходите ко мне есть мясо, я барана зарезал" и т. д. Д. В. Христофоров, 1898 года рождения, говорил, что он за свою жизнь дважды был свидетелем деревенских самосудов: оба раза конокрадов избили до смерти (д. Купченеево, Республика Башкортостан, 1985 г.). По полевым данным, расправе подвергались не только мужчины, но и женщины, их обычно привязывали к столбу рядом с пожарным балаганом и оставляли на день, сутки .

Позорное пятно в результате этих самосудов ложилось не только на виновного, но и на всю его семью; порой семье провинившегося приходилось покидать родную деревню. В узком мире небольшой общины, где человек рождался и умирал, сохранению безупречности имени, чести семьи придавалось большое значение .

Часто приходилось решать дела в связи с семейными спорами по разделу, наследованию, назначению опекунов, ссорам, дракам и т. п. При этом в обычно-правовых нормах, касающихся вопросов регулирования семейных отношений, наиболее ярко отражена защита патриархальных устоев деревни: подчинение женщины мужчине, детей родителям, младших старшим. К примеру, крестьянин деревни Иллягурт С. Главатских был наказан 15 ударами розгами "за грубость и непослушание противу старшего брата"; иск, который предъявил идущий в раздел С. Поздеев из села Игры к своему дяде, сельским сходом был отклонен как "несправедливый"; спор между отцом и сыном Родионовыми из села Полом также был решен в пользу отца .

Обычаи удмуртов, связанные с водой

Удмуртъёс кемаласен шӧдӥллям вулэсь чылкытатӥсь но улзытӥсь кужымзэ. Соин ик со пыртэмын пӧртэм удмурт йылолъёсы-сямъёсы. Озьы удмуртъёс одӥг вӧсьсэс но мунчое пырытэк ӧз кутскылэ: сотэк куриськонлэн кужымез уз луы шуылӥзы. Бадӟым вӧсьёс азьын ӝыт но, ӵук но мунчо эстыса пыласькылӥзы. Та сямзы ӧз быры православной осконэ потыса но: черке вӧсяськыны мынон азязы одно ик мунчое пырылӥзы.

Кулэм потон уез ӵук мунчо уй шуисьёс та нуналэ вазь ӵукна мунчо эстыса пыласькылӥзы. Нош кытын та ӵукна мунчо эстон сямзы ӧвӧл, бамзэс миськон вуазы азвесь уксё понылӥзы: бамъёссы, пе, азвесь кадь вольыт, чебер мед луозы. Мукет сямен вераса, та ӵукнае мисьтаськон котькуд нуналэ кадь огшоры ӧвӧл, солэн аслаз йылолэз, нимысьтыз кужымез. Кулэм потон уйлэн ӵукнаяз, калык верамъя, вазьгес ик ошмесысь ву вайыса юо-но, озьы карид ке, висёнъёс, черъёс уз ворме, пе.

Тулыс гырыны-кизьыны потон нуналэ, гырем удысазы юзэс кизем бере, куд-ог гуртъёсын кизем му вылазы нылъёс ву пазялозы вылэм. Соин ӵош ик татчы лыктэм муртъёсты но пазяллям-коттылӥллям. Куазь зорытэк медаз улы, кизем муос медаз куасьме шуыса, озьы выриллям. Нош гужем куазь кема зорытэк улыку, юри зор курон курылӥллям: соку ини быдэс гуртэн вуэн пазяськыса ветлӥллям, шурын но дӥськутэн ик пыласькиллям. Кыӵе ке пудоез но (ыж, курег) пылато вылэм.

Котькуд адямилэн улоназ но, вордӥськем нуналысеныз кулытозяз, вуэн йылолъёс пыӵамын. Вож нуныез вордӥськем бераз ик куиньмой ӵоже мунчоын миськылӥзы. Нуныез миськыку, вуэз посудатэк, кырымен омыръяса, пе, гылтоно. Бӧдӥсь пиналэз, солы син усем шуо ке, вуэн пазьго.

Нылэз картлы бызьтыку, сое кузпалыз доры ваем бере, кен пылатон сям вань. Выль кенэз ведра-карнанэн ву дуре нуылӥзы, отын со, вукузёлы вӧйын нянь салам сётыса, ву омыртылӥз — тод, пе, кытысь та нуналысен ву нуллондэ. Солэсь йырзэ но, пыдзэ но нерге понна ву шапыкъёсын коттылӥзы, лыктэм калык умой-умой вуэн пазяськылӥз. Собере выль кен, доразы ву вайыса, люкаськем калыкез ваем вуэныз удылӥз — одӥг вуэн пазяським-котмим, одӥг вуэз юим, асьмеос, одӥг бӧлякысь калык, одӥг семья кадь, тупаса улоно мед луомы.

Озьы ик удмуртъёслэн вал на сялтыман йылолзы. Шорт миськон яке турнаны потон нуналэ выль кенэз нош коттылӥзы яке пыдъёссэ вуэ веттылӥзы, яке ведра вуэн вылтӥз кисьтылӥзы, кот шортэн шуккылӥзы яке воксё но шуре куштылӥзы — чаклазы, вожзэ поттоз-а, уз-а, калыкез утялтоз-а, уз-а. Висись муртэ но сялтымало вылэм: ву дуре нуыса пылато, висёнэз ву съӧры мед ношкоз, пе. Кулэм муртэ но вуэн гылтытэк ӧз ватылэ: сояз дуннее чылкытэн, пе, мед кошкоз. Кулэм муртэ мись-кыкузы, вуэз киын омыръяны уг лэзё, одно ик кобыен, копарен, кыӵе ке вуж, пилиськем посудаен кисьтаса гылтоно, пе! Кин ке кулэ ке, семьяосыз соку ик укно азе ӵашаен ву пукто.

Удмуртъёслэн улӟытӥсь но кулытӥсь вулы осконзэс шедьтыны луэ. Кышкыт макеен лыдъяське кулэм муртэ миськем ву: соин таза адямиез висись карыны, эсьмаса, кулонозь но вуттыны луэ шуыса верасьёс вань. Соин ик шӧй гылтэм вуэз адями яке пудо легиськоно-ветлоно интые кисьтыны уг лэзё, со интые лёгиськыны шедьтӥд ке, урод луод, шуо. Нош сыӵе вуэз (винае поныса) кинлы ке сектад ке, сое юэм мурт лябӟоз, шӧй кадь луоз. Созэ но верало на: выль кулэм муртэ миськем вуэн ке сектад, адями чаляк, пе, быре. Нош кемалась кулэмлэнэныз ке (тушмонаськись муртъес возё, пе, сое но) сектад, сое юэм муртлэн ӟигарыз пумен быре, со кема висьыса улэ. Ошмес ву удмуртлэн малпаназ, йырвизьмаз — улон сётӥсь, улӟытӥсь ву. Малы ке-а висьыны усем муртэ нырысь ик ошмес ву юыны косо вылэм. Башкортостан удмуртъёс тае али ке но чаклало. Ӟуч инмарлы оскисьёслы кужым сетӥсь ошмес вуэз воштӥз черкысь святой ву. Гужем нуназе шорын шурын пыласькыны, дӥськут миськыны уг лэзё, вуэз пожам понна вукузё кутоз шуо. Пересьёслэн верамзыя, саптамез чидатэк, ошмес ватске.

Обычаи удмуртов, связанные с деревом

Г. Верещагин гожтэмъя, ляльшуръёс, куалаын вӧсяськыкузы киязы писпу вайёсты кутозы вылэм. Бӧня воршудлы вӧсяськисьёс — кызьпу ваез, Пупъя воршудэ пырисьес — ньылпулэсьсэ. Сыӵе вайёсын ик куарбасьтонэ воршуд ӝажызэс но мудорзэс чеберъялозы вылэм. В.Гаврилов вӧсясьёслэсь кызьпу но кыз ваен сылэмзэс чаклам. Уйпал удмуртъёс, В. Владыкинлэн верамезъя, иммала ветлон вӧсязы кызьпуэз чукъёсын чеберъяллям, кызьпу писъесын тылыс тылскылӥллям.

Выль корка пырем бере, гулбече сӥзькон йылолэз быдэстыкузы, кузе кияз кыз вай кутэ вылэм. Пересьёс верало тулыс пучы ваен шудонэз, сусыпуэз, палэзьпуэз кушуе укноосы тыремез, корка лэсьтон интые палэзьпу тул шукконэз, Палэзьпулэн, сусыпулэн, пипулэн, пуппылэн ведӥнъёслэсь утись кужымзылы оскыса, озьы карылӥзы. Ведӥн муртэ ватэмзы бере, солэн шайгу вылаз, медаз пота шуыса, пипу тул шуккозы вылэм. Корказяд пуппы яке палэзьпу боды возид ке, коркад ведӥн мурт пырыны уз быгаты шуэмзэс али но кылыны луэ на, Шайтан уллян карыкузы но, пуппы бодыосын, ньӧръёсын кокаськыса, гуртэтӥ ортчозы вылэм. Кулэм муртэ ватонысь бертыкузы, шайвылысь потон азязы отчы ветлэмъёс полысь мӧйыезгес, кулэмъёслэсь лулъёссэс улляса, иськавынъёсызлэн тыбыразы писпу ваен шуккылэм. Гужем Иванов день азьын мунчое пырем вениксэс мунчо йылэ куштозы но куиньмой улыса учкозы вылэм, кинлэн кыӵе луэм шуыса. Кинлэн веникез ӵужектэм, сое черлалоз я кулоз шуо вылэм. Вӧй келяса ворттылыкузы, вайыж борды веник думылӥзы но сое куштылӥзы. Юэм дыръяз пазяськись, жугиськись муртэ тупатон понна солэн миндэр улаз исьнер поныса кӧлтоно, пе, керттэм исьне-рын сямен ик, солэн визьмыз люкаськоз.

Куд-ог писпуос сярысь калыкын мукет веранъёс но вал. Кылсярысь, вӧсяськон лудысь, кереметысь писпуэз кораны уг яра, корась муртлы урод луоз: висьыны кутскоз яке воксё но кулоз шуыса кышкатылӥзы, Тае кылзӥськымтэ муртъёслы оломар но луэм сярысь вераллялозы выэм. Та вылӥ верам йылолъёсысь будосъёслэн пӧртэм муген кутӥськемзы шӧдӥське. Куддыръя соосты Инмарен кусып тупатыны, герӟаськыны куто, куддыръя — лул сётыны, шуом, пудо-животэз алятыны, мукет дырья - ведӥнъёслэсь, убиръёслэсь утиськыны яке соосты улляны, эшшо мукет учыръёсы — тунаськыны, малэсь ке люкиськыны, келяськыны. Ваньмыз та сямъёс писпулэн, пӧртэм будосъёслэн кужмо лулзылы осконэн герӟаськемын: писпуос, будосъёс угось сӥзьыл куло но тулыс нош улӟо. Та сямъёс туж вашкала дыре кылдэмын. Адямиос ассэды инкуазьлэсь сокем ик уг люко, инкуазьлэн кузёеныз уг лыдъяло вылэм соку. Соин ик, будосъёсты луло макеосын лыдъяса, соослэн адямилы юрттыны быгатэмзылы но осконэн улӥзы.