Прокопьева Наталья Евгеньевна
Андрей и Наталья Прокопьевы: «Фольклор – не музейная архаика, он живой»[править]
В редакции обсудили, как русскоязычная молодёжь увлеклась удмуртскими танцами, какие символы нельзя носить на подоле и почему в XXI веке центром развития традиционного искусства станет город, а не деревня.
2022-й в России объявлен Годом народного искусства и нематериального культурного наследия живущих в ней народов. В Удмуртии программа Года может быть насыщенной, как мало где: традиционное искусство здесь уже несколько десятилетий действительно сохраняют и превращают в естественную часть современной жизни. Происходит это усилиями конкретных людей – влюблённых в народные песни, танцы, обычаи, орнаменты… Посвящающих этому годы своей работы, часто альтруистической. Среди таких людей – гости этого выпуска «Планёрки», супружеская пара Прокопьевых.
Андрей Прокопьев – один из главных в республике знатоков удмуртского танца, учёный и танцовщик, балетмейстер-постановщик Удмуртского государственного театра фольклорной песни и танца «Айкай», художественный руководитель студии традиционного танца «Эктон корка».
Наталья Прокопьева – эксперт во всём, что касается народного рукоделия: ткачестве, вышивке, традиционном костюме; директор Национального центра декоративно-прикладного искусства и ремёсел Удмуртии.
Анна ВАРДУГИНА: Андрей, Наталья, а как бы вы ответили на вопрос «кто вы»?
А.П.: Одновременно и исследователь народного танца, и его практик. Человек науки и искусства. Через танец пытаюсь познать культуру, мир, а, может быть, и себя.
Н.П.: Я всегда занималась тем, что мне нравится. Каждую работу, новое дело выстраиваю таким образом, чтобы сама для себя я могла найти что-то новое и интересное. Когда есть этот интерес, буду работать с удовольствием и добьюсь результата. Мне кажется, это единственная формула успеха: делать то, что приносит тебе удовольствие. Нелюбимое дело нельзя сделать хорошо.
– Из каких вы семей?
А.П.: Я из творческой среды. Мои родители – известные в Удмуртии профессиональные певцы Анна и Николай Прокопьевы, артисты «золотого» состава ансамбля «Италмас» и первого состава труппы театра «Айкай». Я рос за кулисами, на крышке рояля (ползал по ней, как в манеже, там же меня и пеленали). Большую роль в моём воспитании сыграла бабушка, простая деревенская женщина с непростой судьбой. Если я не гастролировал с родителями, то жил с ней, гостил в деревне. Поэтому деревенский быт мне близок, а удмуртский язык – родной не «номинально»: говорю на нём свободно. С традиционной культурой в разных её проявлениях я соприкасался на протяжении всей жизни. Закономерно, что мой интерес к этнографии, народному творчеству и профессиональному сценическому искусству родом из детства.
Н.П.: Я родом из села Варзи-Ятчи Алнашского района. Мои родители – учителя, причём мама – городская интеллигентная девушка, в деревню попала по распределению. При этом в Варзи-Ятчах жили мои бабушка и дедушка, и они были очень традиционными людьми, у них было настоящее деревенское хозяйство. Поскольку я проводила в их доме много времени, этот уклад, что называется, впитала. И когда начала изучать народное искусство, все картинки из детства буквально встали у меня перед глазами. Цветовые сочетания удмуртского костюма, традиционный крой одежды я наблюдала с детства у бабушки в доме. По традиционному костюму удмуртки можно определить не только район, откуда она родом, а даже деревню. В каждой – разная ширина оборки, особенности декора, отделки костюма … нужно только уметь считывать эту информацию. В традиционном костюме ведь нет ничего случайного, и просто «жонглировать» символами нельзя. Ну непозволительно разместить лунный символ на подоле, нельзя звездой пыль мести! Он может быть расположен только в верхней части костюма. Этот символ вышивали серебряными или красными нитками на груди, без него свадьбу не играли. А есть символы, которые могли носить только незамужние девушки или женщины, вышедшие из детородного возраста. Подарить платье с таким символом молодой замужней женщине будет означать пожелать ей бесплодность...
Бабушка всю жизнь носила традиционные платья, шила для себя и своих пятерых детей на своей машинке «Зингер». И она была дизайнером от природы, обладала уникальным чувством цвета. Её пример для меня стал подтверждением, что женщинам из народа не обязательно иметь диплом художника-дизайнера, чтобы создавать потрясающие по цветовым сочетаниям, абсолютно гармоничные вещи. Как она подбирала фартук к платью! Как дополняла платком! С какой тонкой деликатностью создавала этот ансамбль. Вообще, для удмуртов очень важно понятие «эсэп» – чувство меры. И она и в быту, и в своём костюме всегда его соблюдала.
Сейчас я – специалист по традиционному костюму. Занималась вышивкой, ткачеством, а начинала с народной куклы.
– Когда вы начали заниматься исследованием традиционной культуры, вы застали настоящих хранителей? Исполнителей танцев и песен, вышивальщиц, ткачих… Спрашиваю потому, что есть мнение: к концу ХХ века настоящих носителей аутентичного фольклора и традиционных ремёсел уже не осталось, и всё, что можно было найти в деревнях, уже было синтезом «традиции» и советского массового искусства.
А.П.: Когда я только начал заниматься этнографией, часто слышал: мы свидетели того, как уходит последнее поколение бабушек, которые знают что-то «подлинное». А потом оказалось, что и в 1920-е это мнение было расхожим: мол, только сейчас можно ухватить последних истинных хранителей, а следующее поколение будет петь только «городские» песни и носить платья, купленные в магазине. Сложился своеобразный миф о вечно умирающем фольклоре.
С течением времени я всё больше убеждался, что он скорее вечно возрождающийся. С одной стороны, в экспедиции мне приходилось слышать: «Эх, буквально на год вы опоздали. Бабушка, которая знала этот старинный напев (или танец), недавно умерла, а мы так уже не умеем». А с другой, мы каждый раз находили семьи, где традиция была жива. Это происходило там, где не прерывалась межпоколенческая связь, где внуки воспитывались бабушками и дедушками. И это не было назидательное воспитание – «смотри, как бабушка танцует/поёт, и делай так же». Дети наблюдали, как родители и другие старшие родственники танцуют на свадьбах, на деревенских праздниках, и впитывали, запоминали, адаптировали увиденное и услышанное «под себя». Как впитывали и их побасёнки, прибаутки, сказки, колыбельные. В таких семьях ребёнок совершенно естественно погружался в мир традиционной культуры. Перенимал систему ценностей старшего поколения.
Я также готов был столкнуться «в поле» с тем, что традиционные танцы окажутся вытеснены теми, которые пришли в деревню с проникновением туда городской культуры. Но оказалось, что мода на кадриль, ланце, краковяк, польку и тустеп скоротечна, что удивительным образом на рубеже ХХ и XXI вв. лучше сохранились именно самые древние, самые исконные, самые «удмуртские» формы танца – импровизационный пляс, когда каждый танцующий выбирает тот сет движений, который рождается непосредственно в момент исполнения танца, зависит от ритуального/социального контекста, а также физического состояния и настроения танцующего. Этот сольный индивидуальный импровизированный пляс, который существовал и сто, и больше лет назад, и сейчас бытует и на юге, и на севере Удмуртии.
Нужно сказать, что исследователям танца повезло больше, чем исследователям народной музыки. В конце ХХ века энтузиасты буквально спасли от забвения традицию игры и изготовления крезя и кубыза – уникальных удмуртских инструментов, застав последних аутентичных исполнителей. С традиционным танцем такой драматичной ситуации не было. Вплоть до 80-90-х гг. ХХ в. в удмуртской деревне продолжали танцевать в быту. Другое дело, что этот бытовой танец не соответствовал установившимся хореографическим клише и, в лучшем случае, его образцы (отдельные, выхваченные из контекста пластические элементы и композиционные решения), служили исходным материалом для создания «настоящих» танцев, для сцены, для городской культуры. И до определённого момента о традиционном танце как о явлении культуры, полноценном виде танцевального искусства, не было принято говорить.
Елена БОРОДИНА: Как сейчас сохраняется традиционный танец? Вы делаете видеозаписи, пишете руководства?
А.П.: Лучше всего танец сохраняется «из ног в ноги», ведь как пространственно-временное искусство и как способ общения он существует только в момент исполнения. Однако в наш стремительный век одного исполнения танца – с целью передачи знаний о нём – явно недостаточно. Для исследования танца, для обучения танцу необходимо его описать и записать. Когда-то этнографы использовали киноплёнку, со временем появилась видеозапись. Сегодня танец можно записать на телефон.
Но фиксация – только половина дела. Не менее важно популяризировать, распространять знания о народном танце. В Венгрии (во время учёбы в институте музыковедения) я познакомился, на мой взгляд, с самым успешным в мировой практике способом сохранить традиционный танец не как музейную древность, а как живую часть повседневной современной культуры. Способом, предложенным создателями движения tanchaz («дом танца»). В основе метода – обучение народному танцу в самой демократичной форме, приближенной к тому, как процесс обучения происходит «в народе» (подсмотреть и повторить): с участием всех желающих, без всяких ограничений по возрасту, уровню подготовки или физической форме.
25 лет назад (в 1997 году), под впечатлением от увиденного в Венгрии, я с группой единомышленников решил провести «дом танца» (на удмуртский манер «эктон корка») в Ижевске с целью обучить несложным удмуртским традиционным танцам всех желающих.
Ещё один аспект сохранения традиционного танца – его популяризация через сценическую деятельность любительских и профессиональных фольклорных коллективов. От этнографических ансамблей (тех самых бабушек из деревень, на сцене показывающих танцы, которые они и так танцуют всю жизнь) до фольклорных коллективов (участники которых в жизни носителями традиции не являются, но воспроизводят её на сцене, по возможности, максимально точно) наподобие студии «Эктон корка» и театра «Айкай» и ансамблей песни и танца (в основе репертуара которых сценические произведения, созданные профессионалами-хореографами по мотивам танцевального фольклора), таких, как ансамбль «Италмас».
Н.П.: То, что мы делали (а я тоже танцевала в «Эктон корка»), стало неожиданностью для широкой аудитории. Раньше считалось, что настоящие народные танцы исполняют только бабушки. А как бабушки танцуют? Уже небыстро, тихонько, из-за своего физического состояния. И сложился стереотип, что удмуртский танец такой и есть. Однообразные движения по кругу на национальных праздниках. А мы же были очень молодые, энергия била ключом! И мы спрашивали бабушек, как они их в молодости танцевали? И оказалось – именно так, энергично, активно. И когда мы показали мощный по энергии танец, зрители были в восторге. Мы ведь не только на вечерах «Эктон корка» так танцевали. Бывало, мы шли с гармошкой или с диском в какой-то клуб и устраивали там удмуртскую дискотеку с искрами из-под ног. Вот в те времена удмуртский танец обратил на себя внимание. Если танец бабушек многими воспринимался как архаика, явление из минувших дней, то танцующие молодые юноши и девушки создавали ощущение, что эти танцы – живые, нынешние. Многие открыли для себя, что удмурты – танцующий народ. А ещё люди (причём не только из Удмуртии, но и из-за рубежа, которые видели нас на международных фестивалях в Европе) с удивлением говорили, что удмуртский танец напоминает им ирландские пляски по сгустку энергии и оригинальности движений.
Кстати, я не согласна с тем, что исполнителей-фольклористов (и в песне, и в танце) учат воспроизводить голос и движение бабушки. Не нужно этого делать! Бабушка, которую записали в этнографической экспедиции, поёт «как бабушка» потому, что молодым сильным голосом уже не может, а не потому, что эти песни принято петь «по-старчески». И танцует она очень сдержанно потому, что больные спина и ноги не дают ей пуститься в пляс в полную силу. Кроме того, с возрастом появляются определённые рамки – зрелому человеку не пристало вести себя так же, как он вёл себя в молодости. Появляется степенность, которой не было в юности. И молодые исполнители должны это учитывать и петь-плясать в соответствии со своим возрастом, а не с возрастом той бабушки, по записям которой они учат ту или иную песню или танец. И костюм с бабушки тоже не надо копировать! Она одевается в соответствии со своим возрастом, а в юности одевалась иначе.
И когда мы в «Эктон корка» показали, что можно вести себя как молодые, полные жизни люди, и при этом заниматься традиционным удмуртским искусством, у нас появилось большое количество единомышленников.
– В других регионах было что-то подобное вашим удмуртским танцевальным вечеринкам?
А.П.: Мы 25 лет назад оказались на гребне волны интереса к традиционному искусству: подобные процессы происходили во многих регионах России. Это был масштабный всплеск интереса как к деревенскому, так и к городскому фольклору. Но в Удмуртии с нашими вечерами танца мы тогда оказались первыми. Наверное, их уникальность была в том, что с одной стороны, на вечерах «Эктон корка» всегда царила атмосфера деревенского праздника, они были очень весёлыми, открытыми, демократичными, а с другой – строились на серьёзной научной основе. Я как этнохореолог структурировал знания аудитории о танцах разных территорий. Кроме того, на каждую нашу тематическую вечеринку (как правило, посвящённую танцам определённой территориальной группы удмуртов), мы приглашали этнографический или фольклорный коллектив, сохраняющий эту традицию. Так что наша публика и веселилась от души, и получала качественные знания, теоретические и практические.
Н.П.: К каждому тематическому вечеру мы готовились по месяцу! Сами разучивали танцы той местности, которой он посвящён, изучали песенную традицию, учились играть на музыкальных инструментах. И это работало! У нас появлялись настоящие фанаты, которые не пропускали ни одного вечера, а потом, научившись танцевать, создавали собственные.
Анна ВАРДУГИНА: Насколько я помню, вход на танцевальные вечеринки «Эктон корка» был без билетов.
А.П.: Мы никогда не брали деньги за эту работу, и до сих пор наши вечера – бесплатные. Это ведь не бизнес для нас, а, если хотите, миссия – сделать так, чтобы удмуртский танец оставался живым.
Должен сказать, что фольклорные вечера в городах республики проводили и раньше. Например, в 1970-80-е на волне интереса к удмуртскому фольклору в Удмуртском национальном театре проводили тематические фольклорные вечера. Туда собирались преимущественно выходцы из деревни, это были мероприятия для членов удмуртского городского сообщества, этакие междусобойчики. У «Эктон корка» изначально сложился другой принцип работы: мы пришли к решению раздвинуть границы удмуртского мира. Сначала, надо признать, мы тоже полагали, что наша аудитория – городские удмурты. Но вскоре выяснилось, что большая часть публики – русскоязычная молодёжь, которой оказалась интересна эта культура. Языками обучения и общения стали удмуртский и русский.
Владимир БАЙМЕТОВ: Наталья, а в каком состоянии вы застали декоративные искусства, когда начали ими заниматься?
Н.П.: 22 октября исполнится 30 лет Национальному центру декоративно-прикладного искусства. В начале 90-х всё было не очень оптимистично. Ещё оставались в деревнях мастера, которые что-то умели: плести корзины, лапти. В лучшем случае умели ткать половики-дорожки. Но и это уже было диковинкой. И тогда в министерстве культуры появилась инициатива при поддержке Удмуртского института истории, языка и литературы УрО РАН создать центр декоративно-прикладного искусства, где бы занимались сохранением и развитием традиционных ремёсел. Сначала это был отдел в республиканском центре народного творчества. Была разработана концепция возрождения, сохранения и развития традиционных технологий декоративно-прикладного искусства и ремёсел Удмуртии. В 1992 г. было принято решение во всех районах Удмуртии создать дома ремёсел. Всего выделили 22 направления ДПИ и ремёсел. Приоритетными были выделены традиционное удмуртское ткачество и художественная обработка природных материалов. Со временем у нас появились свои фестивали международного уровня: фестиваль парковой скульптуры (благодаря ему в разных районах появились целые парки деревянной скульптуры, самый крупный – в Увинском районе) и фестиваль традиционного ткачества «Кросна».
Над концепцией развития Центра декоративно-прикладных искусств работали самые серьёзные учёные Удмуртии – историки, археологи, искусствоведы. К исследованию того или иного вида ДПИ у нас и сейчас строгий научный подход. Например, если сквозной темой года становится многоремизное ткачество, то в течение года мы проводим посвящённые ему семинары, исследуем фонды, создаём изделия к выставке. Художественно-экспертный совет выбирает лучшие, наиболее высокохудожественные изделия, которыми мастера подтверждают свою квалификацию и развитие направления ДПИ. Лучшие изделия представляют Удмуртскую Республику на всероссийских и международных выставках.
В нашем фонде выставочных изделий представлены все 22 направления: и ткачество, и вышивка, и костюм, и народная игрушка, и изделия из металла, и резьба по кости, и береста, и плетение из лыка, лозы, щепы, и резьба по дереву, художественная роспись и т.д. По изделиям разного периода видно, насколько растёт мастерство наших специалистов. Изделия конца 90-х годов, которые тогда воспринимались как высокохудожественные, сегодня кажутся недостаточно совершенными. Сегодня мастера работают уже на другом уровне.
Многие думают, что наш центр – это мастерские при магазине, где создают изделия на продажу. Но это не так. В первую очередь мы занимаемся методической, научной работой. Наша главная задача – изучение и сохранение традиционных технологий. К каждому высокохудожественному изделию мастер пишет методическое пособие, где пошагово зафиксировано, как оно изготовлено.
Вся эта многолетняя работа принесла свои плоды. Сегодня ни в одном регионе России нет такого узорного ткачества, как в Удмуртии, – и по системности работы, и по объёму техник, которыми владеют наши мастера. На всероссийских выставках нас узнают мгновенно: по многоцветию, уровню исполнительского мастерства.
В узорном ткачестве удмурты достигли совершенства. Трудолюбивые, достаточно сдержанные внешне, свой богатый внутренний мир они выражают через яркие узоры.
Мы по-прежнему сотрудничаем с институтом истории, языка и литературы, выезжаем в совместные экспедиции. В прошлом году, например, ездили по удмуртским деревням Татарстана и собрали столько материала, что работать с ним предстоит много лет. Так, у кукморских удмуртов сохранились удивительные образцы костюма, очень архаичные – в частности, вышитые головные покрывала «сюлык».
Анна ВАРДУГИНА: Влияет ли работа центра на повышение интереса широкой аудитории к традиционному искусству?
Н.П.: Думаю, да. Например, несколько лет назад у нас был проект, посвящённый свадебному костюму. Мы целый год работали с учёными, в музеях, выезжали в экспедиции. В результате появилась коллекция из 8 женских свадебных костюмов и 2 мужских, связанных с локальными традициями разных групп удмуртов. Она была представлена в Ижевске и во многих районах республики, а также за её пределами. Коллекция вызвала большой интерес и привлекла к себе внимание. В какой-то момент стало правилом хорошего тона иметь своё удмуртское платье. Чаще всего заказывают изготовление такого костюма на свадьбу.
Самое верное – сшить свадебное платье в традиции той местности, где твои корни. Мы рекомендуем узнать, какое платье было у бабушки заказчицы. Если нет такой информации, хотя бы выяснить, какие платья носили в той деревне, откуда родом её семья. Юношей это тоже касается, конечно: не будут же они в классических костюмах стоять рядом с невестами в традиционных платьях. Мы и рубашку сошьём, и пояс выткем.
А на второй день после свадьбы молодёжи хочется уже современное платье, но этнически узнаваемое. В Удмуртии есть дизайнеры, которые работают в направлении актуализации национального костюма: Татьяна Никитична Москвина, Надежда Касаткина, Надежда Николаева и другие. В нашей же системе хочется выделить Екатерину Сунцову, которая использует приёмы традиционного ткачества в изготовлении современных коллекций одежды.
Надо сказать, что интерес к традиционным костюмам у городской молодёжи выше, чем у деревенской. Может быть, это связано с финансовыми возможностями: костюм из вытканной вручную ткани или даже стилизованный дизайнерский стоит довольно дорого. Но, думаю, дело ещё и в том, что городская молодёжь испытывает более сильное влияние разных культур и чувствует более сильную потребность «заякориться» на своих корнях. Ну и ответственность перед своим удмуртским началом тут выше: молодые юноши и девушки чувствуют, что нельзя показывать «абы какое» проявление удмуртскости. Если уж выходить «в люди» в городе в удмуртском платье, то оно должно быть действительно очень хорошим.
А.П.: Поколение бабушек с их домоткаными платьями и «скрипучими» песнями для современной удмуртской деревни повседневность. Не экзотика. Как ни парадоксально, из города красота традиционной культуры, её величина видится более явно. И получается, что сегодня именно городские жители продвигают удмуртскую аутентику и дают стимул развивать экспериментальное искусство на основе традиционного.
С инструментальной музыкой было то же самое. Когда двадцать лет назад венгерский учёный Миклош Дэметэр ездил по деревням и записывал стариков-кубызчи, деревенские на него смотрели снисходительно: ну мало ли, какие причуды у людей бывают. Им самим это пиликанье на самодельных «скрипках» уже было неинтересно. Но потом, когда игру на кубызе начали развивать современные музыканты и показали возможности этого инструмента, в том числе, в деревнях, те же деревенские скептики удивились и восхитились: ну надо же, какая у нас замечательная музыка! И с танцами ровно та же история. В том или ином районе я записывал для «Эктон корка» традиционный танец, разучивал его. А потом с ребятами из студии мы приезжали в ту самую деревню, показывали этот танец на сцене и слышали: «Надо же, какие у нас красивые танцы, оказывается».
– Получается, в XXI веке развитие удмуртской культуры будет происходить в городе?
А.П.: Однозначно да. Более того, удмуртская культура в городе естественно становится частью глобальной культуры. Например, ижевская исполнительница Анастасия Зеленина использует удмуртский крезь, но играет и поёт не удмуртский фолк, а авторскую музыку с корнями в самых разных мировых традициях. Можно сказать, что это удмуртский вклад в мировую культуру.
Елена БОРОДИНА: Что такое современная удмуртская семья?
Н.П.: У нас двое детей, дочери 17 лет, сыну – 11. Пока они были маленькими, мы с ними говорили и по-русски, и по-удмуртски, и они легко переключались с одного языка на другой. Мы не стали отдавать их в специализированный национальный детский сад или школу. После удмуртского детского сада, удмуртской гимназии куда идти – на удмуртскую работу? Но ведь им предстоит жить в реальном мире. Мне кажется достаточно, что они дома видят традиционные костюмы, у нас дома стоит настоящий ткацкий станок, и я на нём работаю, Андрей занимается дома удмуртскими танцами, мы вместе обсуждаем культурные события, готовим национальные блюда. И всё остальное как-то подтягивается. Например, дочь играет в театре «Птица», и сейчас она занята там в двух новых проектах, один из которых – на удмуртском.
А.П.: Для меня удмуртская семья – это помнить о своих корнях, сделать всё, чтобы твои дети тоже помнили о них и относились к ним с уважением, воспроизводили в той или иной степени удмуртскость, были её достойными носителями и продолжателями.
Задание УП Н.П.: Мне бы хотелось, чтобы «УП» написала о мастерах Национального центра. Каждый из них – единственный в своём роде. Они создают уникальные произведения искусства, являются исследователями и невероятно увлечёнными людьми.
А.П.: Мне было бы интересно прочитать о традиционных культурных практиках в городской среде. Например, о том, какую нишу занимают в городской кухне наши удмуртские блюда, о быте ижевских татар-мусульман и о том, как он изменился за последние десятилетия, о движении русских вечорок в городе. Элементы традиционной культуры прекрасно прижились в городе. Они – часть нашей жизни.
Вопрос УП
Создательница ижевского бренда пастилы Екатерина Голдина спрашивает, что для вас здоровый образ жизни?
А.П.: Существование в гармонии с собой, не вопреки себе, в гармонии со своим окружением, в мире, любви и согласии со своей семьёй.
Н.П.: Согласна, главное – жить в ладу с самим собой и родными, своим окружением. Для меня ещё важна возможность побыть наедине с собой, поэтому с работы домой я хожу несколько километров пешком. Наш вопрос следующему гостю «Планёрки» – есть ли у вас традиционный костюм народа, к которому вы принадлежите, а если нет, то готовы ли вы его носить?
Источник:
Прокопьев, Андрей Николаевич. "Фольклор – не музейная архаика, он живой" : в редакции обсудили, как русскоязычная молодёжь увлеклась удмуртскими танцами, какие символы нельзя носить на подоле и почему в XXI веке центром развития традиционного искусства станет город, а не деревня / Андрей Прокопьев, Наталья Прокопьева ; интервьюеры: Анна Вардугина [и др.] ; подготовила Анна Вардугина. // Удмуртская правда. – 2022. – 2 июня (№ 21). – С. 6–7. – (Планёрка УП).
За предоставление материала выражаем огромную благодарность редакции газеты «Удмуртская правда»]
