Рябинина Зинаида Кирилловна (рус. яз.)
Зинаида Рябинина: «Мы пишем обо всём на свете, но только на удмуртском языке»[edit]
В редакции поговорили о том, для чего объединили все удмуртские издания, как журналистские материалы меняют жизни людей и почему Удмуртия становится центром сохранения исчезающих деревень.
Издательский дом национальной прессы как юридически оформленное предприятие существует в Удмуртии сравнительно недавно – с мая 2020 года. В состав издательского дома в прошлом году вошли республиканская газета «Удмурт дунне» и научно-методический журнал «Вордскем кыл». А с апреля этого года к Издательскому дому присоединились все остальные республиканские периодические издания на удмуртском языке: детский журнал «Кизили», детская газета «Ӟечбур!», молодёжный журнал «Инвожо», литературный журнал «Кенеш» и газета северных удмуртов «Иднакар».
В редакции «Удмуртской правды» в кресле главного редактора побывала руководитель Издательского дома национальной прессы Зинаида РЯБИНИНА.
Зинаида Кирилловна более 10 лет являлась главным редактором газеты «Удмурт дунне», она – заслуженный журналист Удмуртской Республики, лауреат Государственной премии Удмуртии. Помимо этого, Зинаида Рябинина – самобытная поэтесса.
Анна ВАРДУГИНА: Кто вы?
– Я считаю, что я патриотка. Абсолютная. Это касается не только национальности, принадлежности к своему народу, республике, а в целом: я патриот России. У меня есть знакомые, которые живут за границей, и когда-то мы слушали их с открытым ртом. Нам казалось, что настоящая жизнь где-то там. Но, пообщавшись с ними поближе, ты понимаешь, что у нас не всё так плохо. Я не так много путешествовала в своей жизни, но даже и в тех редких поездках я пыталась всё сравнивать в пользу своей родины. Была история, когда мы с подругами гуляли по Испании: под ногами шуршит засохшая листва, я начала ворчать: как так, кругом туристы, а они убрать не могут. Девчонки начали защищать: ну, у них же жарко, листва постоянно опадает, не успевают убирать… Но тогда почему мы ворчим зимой, когда коммунальщики не успевают расчищать дороги – снег же в Ижевске идет полгода! Конечно, хочется больше узнавать мир, но мне всегда хочется возвращаться. Может, это связано с ментальностью: удмурты – люди от земли.
Ещё я – женщина, и счастлива, что ею родилась, несмотря на то, что во мне много мужского: я имею в виду характер. Не умею притворяться, я прямолинейна, мне сложно играть, притворяться слабой.
И я журналист. И мне очень нравится моя профессия.
– А ваше детство прошло на земле или в городе?
– Я типичная деревенская девочка, причём, родом из такого захолустья – не поверишь, что такое есть: в настоящее время в деревне 16 домов. Это Кейлуд-Зюнья Селтинского района, куда никогда не было дорог. 7 километров по слякоти и грязи мы детьми ходили в школу. Начальная школа была в деревне, а с 4-го класса жили в интернате при школе. Я там прошла всю «дедовщину», поэтому, когда рассказывают мальчишки про службу, я не удивляюсь: я была в «армии», и не год или два, а 7.
Татьяна НИКОЛАЕВА: Кем вы мечтали стать в детстве?
– Самая первая осознанная мечта была стать художником. Потом – учителем, библиотекарем, портнихой… Позже – писателем, журналистом, даже не зная, как на него выучиться. В общем, всё около творчества. В нашей деревне не было ничего, кроме начальной школы и магазинчика. И, когда меня отправляли пастушить в поле, я лежала, смотрела в небо, и мне всё хотелось разглядеть, что там дальше – за горизонтом. Мне очень хотелось иметь большую библиотеку, я любила читать... В детстве я была очень робкая, стеснительная, полный интроверт, я не могла произнести даже своего имени прилюдно. А когда приехала поступать в УдГУ, я полгорода прошла пешком, потому что стеснялась спросить у прохожих дорогу. Сейчас никто не верит в это.
Анна ВАРДУГИНА: На каком языке были первые прочитанные книги?
– До первого класса я не знала, что существуют книги на русском языке. В школу нас пригласили не 1 сентября, а 1 августа, потому что мы не знали русского. В нашей деревне разговаривали только на удмуртском. И вот учительница с нами занималась: хлеб – нянь, вода – ву и т.д. Предмет учительница сначала объясняла по-русски, а потом по-удмуртски. Не помню, что мы как-то сильно мучились: учились легко, и к 3 классу все достаточно хорошо разговаривали.
Мама наша – пятеро детей, полный двор скотины, две работы (ветеринаром и продавцом), но при этом вечером нас усаживала и читала книжки. Исключительно на удмуртском языке. Как она успевала? Как у неё хватало сил? Но у нас и папа был очень читающим. Когда уходил в ночную смену, в рюкзак всегда клал книги. Мама до сих пор читает. Без газеты она вообще не представляет жизни. В этом году я забыла её подписать вовремя, и она пропустила месяц. Как она переживала!
– Мама гордится вами, хвалит вас?
– Напрямую – нет. У удмуртов так принято – не хвалить. На первый взгляд, она была строгой, но в то же время никогда не назидала, не запрещала: выбор был только за нами. Во всём. Но я чувствую, что она рада за меня, может сказать: «Встретила в центре знакомую, сказала про тебя то-то». Я считаю, что мы состоялись – все 4 сестры, а брата уже, к сожалению, нет. И мы не подводим нашу маму.
Елена БОРОДИНА: Вы сказали, что хотели быть журналистом, не зная, что есть такая профессия. А как вы формулировали желание?
– Точнее – пишущим человеком. Помню, когда училась в первом классе, в школе поставили ёлку, и я к празднику перевела песенку «В лесу родилась ёлочка». Это получилось само собой. Оказывается, перевод уже был, но я об этом не знала. Все пели на русском, а я про себя – на удмуртском. Потом я начала сочинять стишки друзьям, но я их даже не показывала никому. Я думала, что право сочинять стихи имеет только, например, Маршак. Потом сочинительство проявилось в подростковом возрасте. Считаю, что любое творчество, а уж особенно стихи – классная психотерапия. Я очень сложно переживала переходный возраст, меня спасали стихи и детская газета. Я активно печаталась. Сейчас газета называется «Зечбур!», раньше была «Дась лу!». Первое же стихотворение, отправленное в редакцию, «выстрелило»: мне дали 2 место в конкурсе, наградили фотоаппаратом «Смена». И меня понесло.
– Продолжаете писать стихи?
– Да, но не так уже часто. Стихи сейчас приходят реже, потому что всё, что хотелось высказать, высказано. В основном пишу на удмуртском. Поэзия – это душа, проза, публицистика – голова. Душа у меня удмуртская.
Татьяна НИКОЛАЕВА: Расскажите, как вы пришли в «Удмурт дунне»?
– Я была студенткой филфака удмуртского отделения. Тогда мне не хотелось вообще возвращаться в деревню: всё работа и работа, которая не даёт даже прочитать нормально книгу. Так в одни каникулы я домой не поехала. А я всё время заглядывала в редакцию «Зечбур!», и вот на лето меня позвали туда работать. Я решила, что меня позвали корректором, а оказалось – корреспондентом. Но я даже не знала, что надо делать. В первый же день нас отправили в Пирогово. Тогда в школах была внедрена программа самообеспечения, и я написала репортаж о том, как дети продают в городе выращенный урожай. Вот это был первый опыт. Время подходит к осени, надо идти учиться, а мне так нравится в редакции, я совсем не хочу в университет. Мне редактор предложил остаться, а в университете перейти на заочное.
Но у меня же было своё видение жизни: выйти замуж, родить ребёнка… Уже после декрета я пришла в «Удмурт дунне». И вот случилась история: мою подругу – учительницу русского языка – избили девочки-школьницы за то, что она поставила им «тройки». Состоялся суд. Я написала материал, а редактор не поверил, что это сделала я. Мне стало обидно, я решила доказать, что умею писать на разные темы. Сейчас всё проще: в районы ездим на машине, в министерствах-ведомствах работают пресс-службы, раньше информацию добывали ногами…
Кстати, в 1992 году в одной редакции было более 60 сотрудников, а сейчас нас столько на 7 изданий.
Анна ВАРДУГИНА: А были материалы, которые меняли жизнь людей?
– В «Ӟечбур»» написала девочка, которая хотела покончить жизнь самоубийством. Я выехала в Дебёсский район. Я не учитель, не психолог, мы просто проговорили весь день. Девочка тоже жила в интернате, и мне была знакома её ситуация. Мы подружились, и она долго писала мне. Всё в её жизни сложилось хорошо. А статью я не написала, за что мне очень попало.
Ещё одна девочка написала в газету и попросила таблетки, чтобы избавиться от нежелательной беременности. Я тогда познакомилась со Светланой Петровной Кривилёвой, она возглавляла Центр планирования семьи. Мне хотелось писать статьи, которые помогают либо решить проблему, либо развивают. Газета – это не просто чтиво. Люди подписываются не только ради информации, они чувствуют с нами связь. Они доверяют нам, мы для них авторитеты. Так и должно быть.
Иногда приходят такие письма – до слёз. А в прошлом году позвонила женщина из Малопургинского района и говорит: «Смотрю телевизор и вижу, что в Москве столько одиноких людей, которые не знают, где отметить Новый год. Вдруг и у нас в Удмуртии есть такие люди? Пусть приезжают ко мне на праздник. Мне ничего не надо, у меня всё есть, просто пусть приезжают». Я боялась, что отзовутся мошенники, но обошлось. А одна женщина отправила в конверте семена. Я написала в соцсетях, что люблю пироги с калегой, но нигде этот корнеплод не купить. И она прислала чуть не полный конверт семян. Теперь выращиваем этот овощ всей редакцией. Вообще мы ни из одной командировки не возвращаемся с пустыми руками – читатели заваливают нас гостинцами, потом всей компанией сидим за столом, делимся впечатлениями. Такие подписчики становятся близкими друзьями.
– На каком языке вы думаете? Вспышки мыслей приходят на русском или удмуртском?
– Всё-таки на удмуртском. Говорить на удмуртском я могу безостановочно 24 часа. А по-русски – надо сначала сформулировать в голове и лишь потом произносить.
– Ваш сын - билингв?
– Нет, не могу похвалиться, что он одинаково хорошо владеет обоими языками. Только бытовым. Это моя недоработка. Когда из национальной гимназии мой сын перешёл в другую школу (помните, была история, когда гимназию перевели на ул. М. Петрова, а это оказалось очень далеко от нашего места жительства), он пришёл с занятий и спросил: «Зачем ты меня заставляешь говорить по-удмуртски, в школе никто не говорит». В городской среде он нигде не слышал удмуртского языка. Это я общаюсь с удмуртским сообществом, и мне кажется, что он есть, что он присутствует. А ведь если чуть-чуть отстраниться, то нет, нет языка.
– Как вам кажется, какова ситуация с сохранением удмуртского языка? Говорящее на удмуртском сообщество – это всё-таки особое культурное «гетто», отдельное от глобального культурного процесса, или живая река, которая течёт и развивается? Как живут с этим обычные люди, для которых удмуртский язык не является работой?
– На самом деле, всё очень печально. На прошлой неделе ездила в деревню Золотарёво Глазовского района. 300 хозяйств, чисто удмуртская деревня. При этом руководитель дома культуры говорит, что они не могут найти детей, с которыми можно выучить стихотворение ко Дню республики. Процесс глобализации идёт, но введённая система заявительного характера на изучение родного языка сам этот родной язык не поддерживает. Понятно, что любой родитель заточен на успех ребёнка, и каждый первый выбирает русский. Потому что надо сдавать ЕГЭ. Для чего им удмуртский?
И для них не пример Даша Шиляева из Португалии, которую я привезла к ним на встречу. Я хотела им показать, что вот русская девочка из Ижевска выучила удмуртский, потом – английский, испанский, португальский… Для Даши это инструмент, она открыто об этом говорит, она хотела попасть в «Чебеляй», потому что хотела быть звездой. Это ресурс, и это надо использовать. А они не понимают – куда они дальше с удмуртским? Одними разговорами про патриотизм ничего не сделаешь. Когда школы перевели в центральные усадьбы, там с лёгкостью отказались от удмуртского языка как полноценного предмета, а чтобы отчитываться перед чиновниками, оставили факультативы и кружки, а что это такое, мы с вами прекрасно видим: один куплет из «Лымы тӧдьы» и четверостишие на день республики. Всё. Понимания серьёзности темы, как мне кажется, нет на федеральном уровне.
– Пресса на удмуртском подогревает интерес к языку? Само существование её даёт дополнительный стимул к тому, чтобы знать язык?
– В нашем детстве пресса приходила в каждый дом, и мотивация была. Но мне хочется верить, что интерес мы подогреваем. У нас охвачены все категории населения от 0 до 100. Другое дело, что всё-таки печатные СМИ уменьшаются и в количестве, и в тиражах. Вот говорят, что мы уйдём в сети. Но какой там язык? Если предмет в школе не ведётся, мы потеряем остатки литературной речи.
В наших изданиях однозначно сохраняется литературный язык. Я очень одобряю диалектизмы, потому что считаю это богатством. Если мы пишем материал, например, из Глазовского района, все цитаты, все высказывания даём исключительно на северном диалекте. Вот это как раз и подогревает интерес. Иногда даже звонят: «О, какое интересное слово напечатали!» Недавно я узнала слово «чеброс» – звучит как «чебер», но, оказывается, это «аккуратно». Поезжайте чеброс, – провожали нас глазовчане. Мне казалось, что я знаю весь словарь, но вот находятся ещё. Кстати, «Иднакар» у нас полностью выходит на северном диалекте.
Владимир БАЙМЕТОВ: Расскажите о книге про исчезающие деревни. Как и в связи с чем пришла идея написать её и издать?
– Это проект газеты «Удмурт дунне». Любой юбилей – повод переформатироваться, и мы хотели придумать что-то, связанное с цифрой 100. Так родилась рубрика «100 дорог». Мы хотели найти 100 точек, где никогда ещё не были журналисты. Выбирали самые малонаселённые, где живут один-два человека – да, и такие поселения тоже есть. Мы хотели это сделать за 2 года до столетия, учитывая, что в год выходит 50 номеров, но рубрика так понравилась читателям, что они попросили продолжения. И на сегодня у нас 400 таких репортажей! Тут возникла другая тема: мне было очень жаль, что рубрика живёт лишь в газете, которая рано или поздно превращается в макулатуру. Это необидно – так заведено, но мне хотелось что-то оставить для истории, тем более материал есть. Вспомнила ещё историка Галину Аркадьевну Никитину, которая была почитателем этой рубрики, писала научные труды про сельское сообщество. У неё много упоминаний про «Удмурт дунне». А тут ещё столетие Удмуртии, потом – Год села… В общем, мы это сделали. Туда, правда, вошло не 400 репортажей, а всего 171, в октябре планируем презентацию.
– Как нашли финансирование для издания книги?
– Во-первых, я очень благодарна своим сотрудникам. У них не возникает вопросов «зачем нам это надо?» и «что нам за это будет?» Ценю. Если есть возможность, поощряем. Конечно, ждут, но не требуют. Может, это звучит пафосно, но мы не просто работники, мы не просто журналисты, мы, как и раньше, агитаторы и пропагандисты. Никто это не сделает, кроме нас. Почему наши просветители 100 лет назад это делали, жертвовали своей жизнью, а мы не можем пожертвовать хотя бы своим временем? Что тогда требовать с других? Так надо.
Мы выпустили книгу «Удмуртские звёзды», собрав в неё интервью газеты. И «Энциклопедию газеты «Удмурт дунне», куда вошло 1700 персоналий. Кстати, этот труд отмечен Государственной премией Удмуртии и Специальной премией Союза журналистов России «Золотая полка российской журналистики». Втроём мы сделали книгу, про которую нам сказали, что подобные издания институты готовят годами.
Книга про исчезающие деревни выпущена в количестве 100 экземпляров. Это очень мало, но сейчас это дорогое удовольствие. Если будет много желающих приобрести, сделаем дополнительный тираж.
Анна ВАРДУГИНА: Невероятно. Складывается ощущение, что Удмуртия становится центром сохранения культуры маленьких исчезающих деревень. Чего только стоит Сепский музей.
– Когда я дарю книгу читателям на выездах, я всем желаю, чтобы их деревня не попала в такую книгу. Наша книга издана не для того, чтобы полюбоваться на картинки. Надо, чтобы мы видели ситуацию и не допускали кризиса малых деревень.
Я сама из маленькой деревни, возможно, поэтому и появилась такая идея. Когда езжу в эти отдалённые места, я благодарю местных предпринимателей, потому что деревня живёт за их счёт. Сейчас проводятся дороги, идёт газификация, но людей уже сюда не вернуть, может, лет через 50 что-то и произойдёт. В нашей маленькой деревне живут очень зажиточные семьи, у ворот стоит по 3 машины. Они все многодетные. Я спрашиваю, ездят ли они отдыхать, а у них нет возможности: куда они денут скотину, к машине привяжут? Семейно отдыхать не получается, а ведь как хочется поехать хотя бы в город! Помню, когда была маленькой, поездка в Ижевск превращалась в целое событие.
Татьяна НИКОЛАЕВА: Вы не скучаете по деревенской жизни? И в каком обществе сегодня вам комфортнее?
– Я не научилась нормально доить корову, но работы всё время было столько, что некогда было нормально почитать книжку. И позднее лет до 40 мне не надо было никакого огорода: так устала в детстве, хотелось вырваться. В выходные в городе я могла лежать на диване и читать – мне казалось, что так надо жить. А сейчас я обожаю работу на земле – видимо, зов крови, или возраст подошёл. Сегодня я абсолютно одинаково чувствую себя что в городе, что в деревне. Мне даже перестраиваться не надо – это происходит автоматически. И мне комфортно что с русскими, что с удмуртами. Мне комфортно дома и на работе. Не понимаю людей, которые ходят на нелюбимую работу. У меня никогда такого не было.
– Возвращаясь к тому, что молодёжь не хочет изучать удмуртский язык. В вашем коллективе ведь очень много молодых сотрудников.
– Это да. Молодые, многодетные, одна девушка сейчас родила пятого. У двоих по двойне. Есть, конечно, и сложности. Вот ушли недавно сотрудницы сразу впятером на больничный: дети маленькие, болеют. Какая нагрузка на оставшихся! Но так приятно, что у нас молодёжь и истинные патриоты. После школы к нам забегают детки, и мы их с радостью встречаем. Но замечаем: если до школы они разговаривали на удмуртском, то теперь всё чаще – на русском. Среда всё-таки имеет значение. Неправда, что всё идёт из семьи.
Анна ВАРДУГИНА: Какие цели и задачи ставились при создании Издательского дома национальной прессы? Насколько успешно всё воплощается?
– Это решение учредителя – объединить издания. Считаю его логичным. Нас мало, но между нами всё равно существовала конкуренция за читателя, подписчика. Все мы работали врозь. А тут мы сконцентрировали все силы, ресурсы, в том числе интеллектуальные и материальные. Уверена, что эта реорганизация поможет нам выйти на какой-то новый уровень. Особенно это хорошо для небольших редакций. У нас появились новые должности – системный администратор, менеджер по продвижению, дизайнер, художественный редактор. Маленькая удмуртская организация была обречена на исчезновение. Их переводили в казённые учреждения. А что такое «казёнка»? Конкретное задание, конкретное финансирование, голые оклады. Мы же остались «аушкой» и имеем возможность что-то зарабатывать сами. Вместе выезжаем на творческие встречи, чтобы удержать подписчиков. Да, эффективнее используем традиционные формы. Конечно, в соцсетях у нас созданы группы, и рассылки делаем, и сайт ведём. Но это не работает на нашу аудиторию – немного другой менталитет. Может, кому-то покажется формат встреч избитым, но он работает. В одну из подписных кампаний я сама выезжала на встречи 17 раз. Очень удивляет, когда просят прочитать стихи.
– Ваши стихи часто превращаются в песни?
– В последнее время. В основном сотрудничаю с Геннадием Ивановичем Бекмановым. Он – народный артист Удмуртии, работает в Национальном театре. На свой юбилей я написала песню для мамы «Сердце матери» («Анай сюлэм»). Эта песня сейчас в тройке лучших на нашем удмуртском радио. Геннадий Иванович сначала смотрит текст, а потом сочиняет музыку, мне нравится его подход. Бывает, что стихи пишешь долго. А бывает – как озарение приходит. У меня в изголовье всегда блокнот и ручка – так принято ещё с молодости.
Помню, как так же легко написался гимн к 100-летию газеты. Однажды я ехала из Саранска и оказалась на верхней полке поезда – да, неудобства мотивируют. Внизу ехали дети. И я не могла спуститься, лежала, думала, что раз не могу уснуть, надо что-то делать. А юбилей в моей голове крутился уже 3 года, и один из пунктов плана – написание гимна. Я включила бра и написала. Слова к гимну. Даже исправлений не было. Потом отдала композитору Евгении Копысовой. Когда стихи идут из сердца, пишется моментально. На юбилейном вечере газеты гимн исполняла Хоровая капелла Удмуртии, это было так торжественно – полный зал читателей слушали его стоя!
– Если бы вы не стали редактором, чем бы вы занялись?
– Я так люблю «Удмурт дунне», что не представляю, как бы я жила без этой работы. Ощущение, что я просто родилась там. Но я женщина. Если бы жизнь потекла по другому руслу, в моей жизни были бы ремёсла или какое-то другое творчество. Я очень чётко понимаю свою человеческую и женскую миссию.
УП вопрос
Екатерина Емельянова, директор Центра профпереподготовки, задаёт вопрос: какие профессии исчезнут через 10 лет?
– Не хочется, чтобы исчезли наши профессии. Робот статью о человеке не напишет. Мне кажется, оператор набора текста, кондуктор, кассир в магазине. Следующего гостя «Планёрки» хочу спросить, как придать индивидуальность нашему городу? Понравилось бы ему, если бы в оформлении города дизайнеры использовали этнический колорит?
УП задание
Задание будет не от меня, а от читателя Валентины Чупиной из деревни Золотарёво Глазовского района. Валентина Николаевна просит разобраться: почему сельские жители, проживая в лесной зоне, не могут себе позволить построить деревянную баню?! Лесники не дают разрешение на рубку делового леса. Конечно, можно приобрести готовый сруб у предпринимателей, но это в разы дороже. Да и деревенские мужчины пока не разучились рубить баню...
Фото Сергея Рогозина
Источник:
Рябинина, Зинаида Кирилловна. "Мы пишем обо всем на свете, но только на удмуртском языке" : в редакции поговорили о том, для чего объединили все удмуртские издания, как журналистские материалы меняют жизни людей и почему Удмуртия становится центром сохранения исчезающих деревень / Зинаида Рябинина ; интервьюеры: Анна Вардугина [и др.] ; подготовила [к публикации] Татьяна Николаева // Удмуртская правда. – 2021. – 9 сент. (№ 35). – С. 8–9. – (Планёрка УП).
За предоставление материала выражаем огромную благодарность редакции газеты «Удмуртская правда»