Редактирование: Традиции народной педагогики

Рома даун 

Дети — предмет особой заботы удмуртского крестьянина. Г. Е. Верещагин писал, что удмурты "счастье полагают только в детях, особенно в сыновьях, поэтому у кого есть дети, тот считает вправе назвать себя счастливым, довольным судьбой" <ref name="Верещагин">[http://elibrary.unatlib.org.ru/handle/123456789/8635 Верещагин Г. Е. Вотяки Сосновского края / Г. Е. Верещагин. - СПб., 1886. - С. 7.] </ref>. В силу того, что в прошлом земельный надел в общинах выделялся только на мужские души, любая семья радовалась рождению мальчиков, но никогда у удмуртов, как у некоторых этносов, не было ярко выраженного предпочтения рождению мальчика перед рождением девочки, всегда просили богов, чтобы в семье были и те и другие<ref name="никитина">[http://elibrary.unatlib.org.ru/handle/123456789/1389 Никитина Г. А. Народная педагогика удмуртов / Г. А. Никитина. - Ижевск, 1997. - С. 16-18, 28-30, 51-55, 82-85, 96-97.]</ref>. По словам К. Герда, "и к девочкам, и к мальчикам отношение было почти одинаковое, особенно если в семье уже есть дети: и мальчики, и девочки. Но там, где нет детей, из чисто хозяйственно-экономических соображений ждут мальчика, как помощника, наследника... Но если рождаются одни мальчики, с нетерпением ждут девочку — "черсны юрттӥсь луоз" (будет помошница в прядении)" <ref name="герд">Герд К. Человек и его рождение у восточных финнов / Кузебай Герд. - Хельсинки, 1993. - С. 57. </ref>. В народе в таких случаях говорили, что "без девочек в семье скучно", что "хорошо не только мужскую свадьбу играть (то есть не только сыновей женить), надо и из дома выдавать". 

[[Файл:Udm pinal.JPG|мини|300 px|right|Удмуртка с новорожденным ребёнком]]

Удмурты называли детей "нылпиос" или "пиналъёс" — буквально — "девочки-мальчики" или "мальчики-девочки"<ref name="владыкин">[http://elibrary.unatlib.org.ru/handle/123456789/10193 Владыкин В. Е. Три свадебных напева / В. Е. Владыкин // Гыдыке / сост. Т. Г. Перевозчикова. - Ижевск, 1991. - С. 4-6.]</ref>.
Считалось, чем больше детей, тем больше эту семью любят боги. В народе твердо знали: один ребенок — это еще не ребенок, два ребенка — только полребенка, три ребенка — это уже ребенок. Не редко в удмуртской семье более десяти детей <ref name="никитина" />. 

Обычно детей называли "зарни бугоре" (мой золотой клубочек), "дыдыке, гыдыке" (мой голубочек), "пичие, мусое, нуные" (мой маленький, милый), "нылы, пие" (доченька, сынок)<ref name="владыкин" />.

К детям рекомендовалось относиться с вниманием и лаской: "Пиналэз ньӧрын но черекъяса уд дышеты" (Ребенка розгой и криком не выучишь), "Музъем яратэ кыедэз, пинал нуны вешамез" (Земля любит навоз, а ребенок ласку), но и заласкивать их не следовало: "Мултэс ушъян — сӧрон гинэ" (Лишняя похвала — только порча). От детей требовалось уважительное отношение к родителям. "Атайлэн кылыз чурыт, нош коркаез шуныт" (Отцовы слова жесткие, да в доме его тепло), "Анай-атай уродлы уз дышетэ,уродзэ уз вералэ" (Мать с отцом плохому не научат, худо не отзовутся), — учила народная мудрость. 

Детский возрастной цикл включал в себя три стратификационных среза: младенцы — от момента рождения до 2—3 лет, маленькие дети—с 2—3 до 5—7 лет, подростки — от 7 до 13—15 лет, которым соответствовала своя социовозрастная терминология. Младенцев удмурты называли "нуны" (дитя), "вож нуны" (букв. — зеленое дитя), "нонӥсь пинал" (сосущий ребенок, сосунок). На данном этапе главная цель воспитания заключалась в том, чтобы сохранить жизнь и здоровье
ребенка, привить ему двигательные навыки, научить понимать речь и говорить. Воспитание грудных детей почти полностью лежало на матери. Повседневный уход сводился главным образом к кормлению, пеленанию, купанию.

После того как мать отнимала дитя от груди (удмуртки кормили младенцев до 2—3 лет или до рождения следующего ребенка), оно переходило под присмотр лиц старшего поколения (бабушки, дедушки) или сестренки. Уход и присмотр за малышами были одной из обязанностей 7—9-летних девочек.

Дни рождения обычно не отмечали, дату рождения (особенно день) запоминали в связи с каким-нибудь циклом сельхозработ, календарным праздником, днями православных святых или чрезвычайным событием: "Родители говорили, что я родилась за неделю до Миколы" (Миколалэсь арня азьло вордӥськиськем, шуэ вал анае), "родилась во время моления "гершыд" (гершыд вӧсяськон вакыт), "во время жатвы" (культо аран вакыт), "в год, когда семья пошла в раздел" (яна потон аре) и т. д.
[[Файл:IMGP3082.JPG|мини|200 px|left|Удмуртская кукла]]
Отношение взрослых к грудным детям   ласковое, спокойное, лишенное нервозности и излишней суетливости и опеки. Если ребенок капризничал без видимой причины, прибегали и к запугиваниям: "будешь плакать, отдам цыгану (русскому, татарину)" (бордӥд на ке, чиганлы яке ӟучлы, бигерлы сёто). Шлепок считался крайней мерой наказания.
Отцы в воспитании детей младенческого возраста принимали меньшее участие, нежели матери. Лишь в редкие свободные минуты отец брал малыша на руки, покачивал на ноге, согнутой в колене, подбрасывал вверх, или, усадив на колени, слегка пощекочивал, делая вид, что играет на гармошке, чем вызывал смех не только младенца, но и более старших детей. 

Детей в возрасте от 2—3 лет до 5—7 лет называли "пичи пиналъёс" (маленькие дети). Широко было распространено любовно-ироничное обращение взрослых к детям этого возраста — "ежъёс" (букв. — недозрелые), "векчиос, шалякаос" (букв. — мелкота), "шузи-мазиос" (в смысле — глупые, пресные). Этот цикл знаменовал переход из младенческой группы в детскую. В воспитание активно включались отец, бабушка, дедушка, старшие дети.
На этом этапе закладывались основы мировоззрения и поведения, начиналось обучение труду. Среди воспитательных мер, через которые взрослые влияли на детей этого периода, на первом месте были игры. Отождествляя себя со старшими, дети осваивали в играх, забавах смысл трудовой деятельности, ее отдельные операции, сложившиеся стереотипы поведения; по-прежнему большой оставалась роль игр в физической закалке детей. Девочки 5—7 лет чаще играли в игры, моделирующие реальные жизненные отношения, — "во дома", "в куклы", мальчики — в подвижные игры.

Если в младенческом возрасте среди игрушек преобладали предметы домашнего обихода, для детей второго периода начинали делать игрушечные орудия труда, а со временем переходили к настоящим, специально создаваемым взрослыми с учетом возможностей детей. Для них мастерили детские ведерки, коромысла, лопатки, грабли, прялки и т.д. Удмурты считали, что через игру детей можно научить всему. 
В семейном труде детям находилось уже посильное, но настоящее дело: ухаживать за младшими, прибирать дома, мыть посуду, загонять скотину, пасти гусей и т. д. Девочки делали первые шаги по приобретению навыков в прядении, вышивании, шитье, ткачестве. Мальчиков привлекали в качестве помощников к жатве, сенокосу, боронованию, учили молотить, свозить снопы на ток, запрягать лошадь и управлять ею, раскрывали секреты охоты, рыболовства. Но в целом мальчики в этом возрасте были меньше загружены, чем девочки.

От 5—7-летних детей общество требовало уже соблюдения норм морали, таких, как уважение к старшим, заботливое отношение к слабым и старым, доброта, отзывчивость, вежливость и дисциплинированность, исполнительность и честность. Детям прививалась мысль, что в обществе важно "быть как все, не выделяться среди других", с малых лет учили терпеливо переносить лишения и трудности, быть покорным и послушным. В число основных этических норм и понятий входило уважительное отношение к святыням — культовым местам и сооружениям, соблюдение религиозных запретов, глубокое почитание земли и хлеба.
Следующий возрастной цикл охватывал детей-подростков от 7—8 до 13—15 лет. Их в народе называли "пиналъёс" (в смысле — подростки), "будӥсь пиналъёс" (растущие дети), "быдэ вуись пиналъёс" (взрослеющие дети), "пинал нылъёс, пиос" (в смысле юные девочки, мальчики) <ref name="никитина" />.

Положение подростков как в семье, так и в обществе заметно изменялось. Они лишались открытых проявлений ласки, своих былых привилегий, к ним выдвигалось больше требований, у них появлялись постоянные поручения. К 13—15 годам девочки усваивали секреты женского мастерства, активно помогали родителям в домашних и полевых работах, мальчики выполняли мужские виды работ, осваивали различные виды домашних промыслов. Взрослые мастера (кузнецы, кожевники, плотники и т. д.) брали к себе в помощники подростков, и те, помогая им, постигали премудрости того или иного ремесла. <ref name="антология">Антология педагогической мысли Древней Руси и Русского государства XIV-XVIII вв. - М., 1985. - С. 6-7.</ref>. Выполнение многих трудовых операций подростками 7—8 лет воспринималось крестьянским миром как само собой разумеющееся, а девочки и мальчики 12 лет считались уже вполне сложившимися работниками.
[[Файл:IMGP3091.JPG|мини|250 px|right|Удмуртка с ребёнком]]
Это был период активного включения детей как в общественно-производственную, так и в ритуальную деятельность. Участие в крестьянской взаимопомощи (веме), в других видах коллективных работ — ремонт дорог и мостов, строительство общественных зданий, мельниц и т. д. — вырабатывало умение трудиться в коллективе, совершенствовало производственные навыки, обогащало новыми знаниями.

Процесс приобщения к жизни девочки находился в руках женщин, и прежде всего матери. Она отвечала за ее поведение. Отец же в воспитании дочери выступал больше как авторитет, на который ссылалась мать. Мальчик постепенно выходил из-под попечения матери, бабушки и переходил под непосредственный контроль отца, дяди, старших братьев. С этого момента они брали на себя ответственность за его воспитание, формировали характер, готовили к самостоятельной жизни.
Процесс приобщения подростков к социальным и культурным традициям народа уже выходил за рамки отдельной семьи. Воспитательные функции возлагались также на родственников, соседей, общину.

Заметную роль в жизни подростков играло общество сверстников, которое объединяло ребят примерно одного возраста из соседних домов или одной улицы. Детская среда была мощным фактором само- и взаимовоспитания подрастающего поколения.

Несколько изменялось будничное и праздничное поведение подростков: они могли появляться в местах общего сбора совершеннолетней молодежи, занимая там пока еще худшие места, или около хороводов, но без активного участия в них и т. п. Старших подростков-мальчиков мужчины иногда допускали в свои компании, но на пассивных ролях: в качестве слушателей, наблюдателей.

Следующий возрастной этап начинался с 13—15 и продолжался до 17—18 лет. Это было время наступления зрелости, совершеннолетия. Молодежь этого возраста называли "быдэ, ёзэ вуэмъёс" (совершеннолетние), "казакпи, казакныл" (юноша, девушка), "егитъёс" (молодежь). Оценка возраста совершеннолетия присутствовала и в собирательном выражении "вир шудон аръёс" (возраст, когда кровь играет) или — "мугоре вуэм пиос-нылъёс" (букв. — юноши, девушки, вошедшие в тело). Про девушек на пике совершеннолетия говорили, что они находятся "на выданьи", "в самой поре" (сётыны вуэм ныл). Физиологическая зрелость девушки не всегда считалась полным совершеннолетием, то есть достижением брачного возраста: бывало, что физиологические признаки скрывались до пика совершеннолетия. Возраст первой менструации в 12—14 лет называли "вылаз вуэмын" или "вылаз вань ини" (букв. — на ней уже есть), а невестой девушка становилась позже — в 17—18 лет, практически же брачный возраст для девушек наступал еще позже — в 20—22 года.

В этом возрасте родители начинали психологически готовить своих детей к семейной жизни, настраивали на нее как к очень ближайшей перспективе, но всегда предупреждали, сдерживали от необдуманных, скоропалительных шагов. 
Материальная сторона подготовки к семейной жизни заключалась в том, что девушки начинали активно запасаться приданым. По вечерам юноши и девушки посещали посиделки (осенью-зимой), хороводы (в весенне-летний период), которые были местом общего веселья, возможных встреч и знакомств.
К 16—17 годам молодое поколение полностью было подготовлено к той жизни, которую им предстояло вести в дальнейшем. Совершеннолетняя молодежь принимала участие во всех видах мужских и женских работ, соответственно половым ролям. Парни вместе с молодыми мужчинами участвовали в бороновании, пахоте, косьбе, вывозе сена и урожая с полей, молотьбе; молодые и взрослые мужики готовили рабочий инвентарь, сеялки, сушили и укладывали хлеб в закрома. Совместными усилиями молодежи и взрослых производилось удобрение полей, заготовка дров, уход за лошадьми и т. п. Лишь после уборки хлебов у молодых парней появлялось больше свободного времени, чем у взрослых домохозяев-общинников.

Девушки вместе с молодыми женщинами были основной рабочей силой в жатве, уборке овощей, в бранье льна и конопли и всей последующей их обработке, осенней стрижке овец и т. д. В отличие от парней у девушек и после уборки хлеба работы было много: с осени до весны они вместе с женщинами занимались тканьем, вязанием, шитьем одежды, вышивкой. На женщин и девушек падала основная забота о домашнем скоте.
Молодежь обоего пола, как известно, приглашалась в первую очередь на все виды крестьянской взаимопомощи, на разные домашние работы.

Воспитание совершеннолетней молодежи не прекращалось, оно продолжалось дальше, но при этом регулирующую и контролирующую роль все больше брала на себя община. 
В вопросах, касавшихся производственной деятельности, нравственности, норм общежительства, община придерживалась твердых правил и требований и их выполнения в полной мере ожидала и от совершеннолетней молодежи. К нарушителям, например, ворам, пьяницам, невзирая на возраст, применялись довольно жесткие меры, вплоть до высылки в Сибирь, самосуда, публичного посрамления <ref name="никитина" />.
 
Семейные отношения удмуртов отличались большой сдержанностью и что порой это ставило чужих в тупик.   Сдержанно-ласковым было отношение к детям: возвратившегося из дальних краев после долгой разлуки сына мать обычно приветствовала фразой "ты вернулся, мой сын" (бертӥд-а, пие) и могла позволить себе лишь мягко похлопать его по плечу, "внутри", на полутонах "держались" отношения мужа и жены.  Никаких объятий, поцелуев. И даже разговаривали в семье обычно негромко, вполголоса. Тем более не принято было принародно говорить о своих чувствах, любви, а уж вовсе негоже их "публиковать" <ref name="владыкин" />.

Внимательное отношение к родителям, умение отплатить добром за их ласку, обиходить в старости считалось одним из ценнейших качеств человека. Это была первая мерка, по которой судили о нравственности молодых. 
Об уважительном и почтительном отношении к взрослым в какой-то степени свидетельствовала и традиция жить большими неразделенными семьями, отсутствие нищенства как массового явления вплоть до начала XX в., а также развитый семейно-родовой культ.

В воспитании подрастающих детей большую роль играло и самое старшее поколение семьи — бабушки и дедушки. Истоками педагогики пожилых были народная мудрость, традиции, приметы, пословицы и поговорки. 
Бабушки предостерегали детей от вмешательства в разговоры взрослых, от громкого смеха и крика на улице. В их воспитательном лексиконе всегда были выражения: "Терпи" (Чида), "Будь как все" (Калык рад лу), "Прилично, неприлично" (Ӟеч, урод) и т. д. Именно пожилое поколение более всех культивировало в детях сложившиеся стереотипы поведения и, наоборот, строго осуждало нетипичность, нетрадиционность <ref name="никитина" />.

Труд считался главным учителем жизни, он оберегал от трудностей, лени, всяких пороков. Ленивого человека удмурты презрительно называли "азьтэм" (букв. — человек, у которого отсутствует перед, а есть только задняя сторона). Когда хотели подчеркнуть, что это — хороший человек, в первую очередь говорили "ужась", "ужез яратӥсь" (работящий, любящий работу) <ref name="Владыкин В">Владыкин В. Е. В великом мире людей / В. Е. Владыкин // Эшъёс-юлтошъёс = Человек силен друзьями / сост. Т. Г. Перевозчикова. - Ижевск, 1993. - С. 5.</ref>.

В крестьянском хозяйствовании всем детям находилось посильное, но настоящее дело. Ребенок, будь то мальчик или девочка, начинал с освоения работ внутри дома, затем его деятельность разворачивалась в пределах усадьбы, огорода и наконец — в поле, в лесу, на лугу. По мере взросления расширялось поле деятельности, соответственно усложнялся и труд. Последовательность в приучении во многом зависела от индивидуальных способностей детей, от них зависели и темпы, и содержание трудовой подготовки. Но в любом случае ребенок шел от простейших видов труда к сложным. По воспоминаниям пожилых женщин, бабушек, первоначально в кройке и шитье практиковались на самодельных куклах: шили рубашки, передники, вышивали для них "чалму" (головное полотенце). В ткачестве также от подсобных работ переходили к тканью сначала простейших однотонных (из конопли, льна) полотен, из которых шили мешки, онучи, нарукавники, и только потом начинали работать с шерстью, осваивать узорное ткачество.

Лень и безделье являлись постоянной мишенью насмешек, укоров и упреков, что нашло яркое проявление в пословицах и поговорках. "Азьтэм муртлы котьку праздник" (Ленивому всегда праздник), "Азьтэм муртлэн дэремез но висе" (у лентяя и рубашка болит), — высмеивал народ лентяев. Поощрение, похвала были естественными оценками детского труда; плохо выполненное дело, неуважительное отношение к чужому труду, в свою очередь, могли повлечь за собой наказание, порицание, осуждение. Над детьми, которые не овладели мастерством и умением, соответствовавшим, по местным представлениям, их возрасту, начинали насмехаться. О постоянном воздействии общественного мнения в этой форме свидетельствуют насмешливые прозвища для неумелых, прочно вошедшие в речевой оборот народа: "мырк" (тупой), "йӧспӧртэм" (бестолковый), "чутыртэм ки" (руки — крюки), "китэм, пыдтэм адями" (безрукий, безногий человек) и т. д. и наоборот, за трудолюбие, готовность придти на помощь детей нахваливали — "пичи юрттӥсе", "кивоштӥсе" (маленький помощник мой), часто поощряли, например, предоставляли ребенку преимущественное право пользоваться продуктами с той грядки, которую он обрабатывал, полол, поливал; из шерсти ягненка, за которым ухаживал ребенок, вязали ему чулки, варежки.

Детей с малых лет приучали к скромности, вежливости, послушанию и долготерпению. О молодых людях со скромным характером всегда можно было услышать похвальные отзывы, и наоборот, вмешательство в дела взрослых, возражения старшим вызывали отрицательную реакцию общинников. 

Будучи народом немногословным, удмурты воспитывали в своих детях умение ценить силу меткого выражения. "Сюлмысь потэм кыл куинь толэз но шунтоз" (Сердечное слово три зимы греет), "Кыл пукыӵ ӧвӧл, нош сюлэмез бышкалтэ" (Слово не стрела, а сердце пронзает). Болтунов народ характеризовал кратко — "пу гырлы" (деревянный колокол).
Большим пороком в народе считалось воровство. К нарушителям его, будь то ребенок или взрослый, всегда применялась строгая мера наказания. Если взрослые начинали замечать, что ребенок проявляет повышенный интерес к чужому добру (неважно, будь это огурец с грядки односельчан или колокольчик с шеи чужой коровы), с ним всегда проводили строгую, серьезную беседу, заставляли вернуть украденную вещь или извиниться за опрометчивый поступок. В исключительных случаях родители не останавливались и перед физическим наказанием провинившегося.

Система умственного воспитания детей тесно связывалась с производственной деятельностью крестьян. В процессе труда молодое поколение осваивало хозяйственные традиции — порядок эксплуатации общедеревенских угодий, практику уравнительных переделов, определение качества почвы, способы измерения площадей, обработки земли, изготовления орудий труда, сведения о сельскохозяйственных культурах, выбор оптимальных сроков хозяйственных работ, освоение секретов охоты, рыболовства, пчеловодства, ремесел и многое другое, что требовало развития наблюдательности, памяти, расширяло знания об окружающей действительности. Подготовка подрастающего поколения к труду определялась и усвоением народных знаний об изменениях в природе. Наблюдения развивали у подростков познавательное мышление. Детей учили наблюдать за растениями, которые ежегодно в
одно и то же время начинали новую стадию развития, перед изменением погоды выделяли сок, нектар, меняли позицию листья, лепестки и т. п. 

Родители постоянно заботились о том, чтобы дети не забывали о достойном, человеческом отношении к природе, не проявляли жадности и алчности <ref name="никитина" />.

{{more|Удмуртские традиционные игры}}

{{more|Пальчиковые игры на удмуртском языке}}

== Литература==

<references />

[[Категория:Этническая культура]] [[Категория:Обычаи,традиции и обряды удмуртов]]
Текущая версия		Ваш текст
Строка 1:		Строка 1:
		+	Рома даун

	Дети — предмет особой заботы удмуртского крестьянина. Г. Е. Верещагин писал, что удмурты "счастье полагают только в детях, особенно в сыновьях, поэтому у кого есть дети, тот считает вправе назвать себя счастливым, довольным судьбой" <ref name="Верещагин">[http://elibrary.unatlib.org.ru/handle/123456789/8635 Верещагин Г. Е. Вотяки Сосновского края / Г. Е. Верещагин. - СПб., 1886. - С. 7.] </ref>. В силу того, что в прошлом земельный надел в общинах выделялся только на мужские души, любая семья радовалась рождению мальчиков, но никогда у удмуртов, как у некоторых этносов, не было ярко выраженного предпочтения рождению мальчика перед рождением девочки, всегда просили богов, чтобы в семье были и те и другие<ref name="никитина">[http://elibrary.unatlib.org.ru/handle/123456789/1389 Никитина Г. А. Народная педагогика удмуртов / Г. А. Никитина. - Ижевск, 1997. - С. 16-18, 28-30, 51-55, 82-85, 96-97.]</ref>. По словам К. Герда, "и к девочкам, и к мальчикам отношение было почти одинаковое, особенно если в семье уже есть дети: и мальчики, и девочки. Но там, где нет детей, из чисто хозяйственно-экономических соображений ждут мальчика, как помощника, наследника... Но если рождаются одни мальчики, с нетерпением ждут девочку — "черсны юрттӥсь луоз" (будет помошница в прядении)" <ref name="герд">Герд К. Человек и его рождение у восточных финнов / Кузебай Герд. - Хельсинки, 1993. - С. 57. </ref>. В народе в таких случаях говорили, что "без девочек в семье скучно", что "хорошо не только мужскую свадьбу играть (то есть не только сыновей женить), надо и из дома выдавать".		Дети — предмет особой заботы удмуртского крестьянина. Г. Е. Верещагин писал, что удмурты "счастье полагают только в детях, особенно в сыновьях, поэтому у кого есть дети, тот считает вправе назвать себя счастливым, довольным судьбой" <ref name="Верещагин">[http://elibrary.unatlib.org.ru/handle/123456789/8635 Верещагин Г. Е. Вотяки Сосновского края / Г. Е. Верещагин. - СПб., 1886. - С. 7.] </ref>. В силу того, что в прошлом земельный надел в общинах выделялся только на мужские души, любая семья радовалась рождению мальчиков, но никогда у удмуртов, как у некоторых этносов, не было ярко выраженного предпочтения рождению мальчика перед рождением девочки, всегда просили богов, чтобы в семье были и те и другие<ref name="никитина">[http://elibrary.unatlib.org.ru/handle/123456789/1389 Никитина Г. А. Народная педагогика удмуртов / Г. А. Никитина. - Ижевск, 1997. - С. 16-18, 28-30, 51-55, 82-85, 96-97.]</ref>. По словам К. Герда, "и к девочкам, и к мальчикам отношение было почти одинаковое, особенно если в семье уже есть дети: и мальчики, и девочки. Но там, где нет детей, из чисто хозяйственно-экономических соображений ждут мальчика, как помощника, наследника... Но если рождаются одни мальчики, с нетерпением ждут девочку — "черсны юрттӥсь луоз" (будет помошница в прядении)" <ref name="герд">Герд К. Человек и его рождение у восточных финнов / Кузебай Герд. - Хельсинки, 1993. - С. 57. </ref>. В народе в таких случаях говорили, что "без девочек в семье скучно", что "хорошо не только мужскую свадьбу играть (то есть не только сыновей женить), надо и из дома выдавать".