Животноводство

На сенокосе

Неотъемлемой частью удмуртского хозяйства было животноводство, служившее существенным дополнением к земледелию. Как рабочий скот разводили лошадей (вал), для получения мясомолочной продукции — коров (скал), овец (ыж), в небольшом количестве свиней (парсь), довольно много птицы: кур (курег), уток (ӵӧж), индюков (курка, немыч) и особенно гусей (ӟаӟег). Животноводство давало, кроме того, сырье для приготовления одежды, разных предметов быта, а также органическое удобрение, без которого земледелие было бы невозможно.

Первостепенное значение для крестьянина имела лошадь — единственная тягловая сила. Когда не было возможности держать одновременно лошадь и корову, удмурты предпочитали расстаться с коровой, чем с лошадью, ибо отсутствие последней означало потерю хозяйственной самостоятельности.

Старались держать в хозяйстве как можно больше лошадей. Две лошади использовались в полную силу. Это были, как правило, рабочая кобыла (ужась вал) и мерин (улошо) или конь (ужпи). Третью лошадь, жеребую или только что ожеребившуюся (чуньыясь вал), крестьяне берегли от тяжелых работ. Четвертая была молода. Приучать к крестьянскому труду ее начинали с 3-4-летнего возраста. Разумеется, содержание такого поголовья требовало больших затрат, но подсчет рентабельности и продуктивности животноводства не осуществлялся. Для удмуртского общества лошадь являлась культовым атрибутом, мерилом достатка, экономической состоятельности, крестьянского престижа - по количеству лошадей судили о состоятельности хозяйства. В крае была известна прекрасная порода лошади местной селекции "вятка".

Из крупного рогато скота разводилась порода коров, называемая русской, первично-лесной или северной. Эти коровы были низкорослыми, худыми, черной или рыже-пестрой масти. Молочность их была не особенно высока, поскольку молока получалось мало, его практически не употребляли в будничной пище, так же, как и масло. В будничном питании цельным молоком поили лишь маленьких детей, молоком забеливали так же чай и постный суп.

Овец в хозяйстве содержали исключительно для удовлетворения нужд семьи: получения шерсти, мяса, овчины, кожи. В крае зафиксированы две породы: булгарские, очевидно, самые древние, и короткохвостые русские или романовские с грубой не длинной, но густой шерстью коричневого или серого окраса. Шерсти с них настригали: 1 - 1,5 фунтов (400 - 600 г) «зимницы» перед выгоном на летний выпас и столько же «летнины» в августе-сентябре перед загоном во двор. Снимали около 0, 25 фунтов «поярка» с ягнят, родившихся зимой и предназначенных к осеннему забою. Мяса взрослая овца давала от 30 фунтов до 1 пуда .

Из исследований известно, что домашняя свинья уже во II тыс. до н.э. была распространена на всей территории лесной зоны, вплоть до верховьев Камы. Минимальный уход в удмуртском хозяйстве приводил к тому, что свиньи были тощие, с густой щетиной, длиннорылые. Зимой свиньи находили себе пропитание на улице, в частности, роясь в конском навозе, а с наступлением тепла их отпускали в лес и часто свиноматки осенью возвращались на подворье с целым выводком поросят. От одной свиньи хозяйство получало от 1,5 до 3 пудов мяса и от 0,2 до 0,4 фунтов щетины, используемой на домашние потребности.

Летом в крестьянских хозяйствах появлялось множество домашней птицы. Птицу разводили для получения мяса, яиц и пуха, для изготовления перин и подушек. Корма они не требовали, так как сами находили пропитание в огороде, окрестностях деревни и на речке. Оставленные для приплода пары зимой кормили мякиной. Однако птицеводство не приносило никакой прибыли. Птицы слабо прибавляли в весе, куры плохо неслись, а зимой вовсе переставали давать яйца.

Развитие животноводства зависело от наличия кормовой базы, прежде всего - сенокосов и пастбищ, в которых Вятская губерния испытывала огромный недостаток. Общий сбор сена обычно удовлетворял лишь 60% потребностей в нем. Поэтому основным фуражом зимой являлась солома. Возможно, по этой причине удмуртские земледельцы не особенно стремились очищать свои пашни от сорняков. Солому, содержащую сорные травы, скот поедал охотнее. Поголовье скота зависело от количества сенокосных угодий и выгонов, которые составляли менее пятой части общинных земель. Меры по устранению недостатка сенокосных угодий были неэффективны. Как отмечалось в губернских отчетах, "овраги, болота и все места превращены в сенокосы, но при всем этом даже в урожайные годы имеется недостаток корма". Травосеяние, настойчиво рекомендуемое палатой государственных имуществ, не получило распространения, так как "при трехпольной системе травосеяние неудобно". Опыты по возделыванию тимофеевки на лесных росчистях, хотя и были успешными, не могли кардинально изменить положение вещей, также как и отдача болот в безоброчное содержание крестьянских общин на срок от 15 до 40 лет с условием их мелиорации и превращения в сенокос.

Тяжелый ущерб хозяйству наносили частые падежи скота. Падеж скота, который случался в каком-либо из уездов почти ежегодно. Наиболее распространенными болезнями животных были сибирская язва и чума. Особой ветеринарной службы в губернии не имелось и борьба с эпизоотиями вменялась в обязанность уездным врачам и даже акушерам. Только в 1844 г. при палате государственных имуществ появилась должность ветеринара, ему на обучение было отдано 10 крестьянских мальчиков. При лечении чумы употреблялись "минеральные кислоты" как внутрь, так и для окуривания хлевов. При сибирской язве "делались кровопускания, употреблялись противовоспалительные и противогнилостные средства". "Медико-полицейские меры" заключались в изоляции больных животных, в окуривании и очищении хлевов и в закапывании павших животных в глубокие ямы. Однако и эти простые меры соблюдались отнюдь не всеми поселянами, а если и соблюдались, то "не в точности".

Скот лечили обычно сами хозяева, используя для этого табак, соль и травы. Например, от поноса, которому особенно был подвержен молодняк, поили настоем дубовой коры, отваром еловой хвои или запаркой зверобоя. От ящура коней поили отваром травы медвежье ухо. От мыти, кашля и слизетечения из носа (легочных заболеваний) давали нюхать табак, окуривали дымом, поили отваром чемерицы и волчьей травы. Профилактикой болезней и восполнением витаминов можно назвать и кормление молодняка веточным кормом, который заготавливали в каждом хозяйстве перед сенокосом. Молодые особи содержались вместе с рогатым скотом. Новорожденных телят с неделю или две «подсаживали под мать» или поили цельным молоком. Окрепших телят переводили на разбавленное теплой водой молоко, иногда, - с добавлением муки и размоченного хлеба. Полугодового теленка переводили на общий рацион и изредка давали, как и ягнятам, и козлятам, обмолоченные ржаные колосья и засушенные с лета ветки лиственных деревьев. Причем липа была предпочтительнее, чем береза или осина потому, очевидно, что сухие листья не осыпались. Веники вязали «по числу имеющихся в семье овец». Перед выходом на сенокос в удмуртской общине выделялся специальный день для заготовки кормовых и банных веников.

Вследствие нехватки запасенных кормов скот рано выпускали на вольный выпас. В зависимости от климатических и погодных условий в северной части края пастьбу начинали в первой половине мая и заканчивали во второй половине октября, в южных уездах срок выпаса увеличивался в среднем на неделю. Содержание скота в пастбищный период не требовало особых хлопот.

Лошади обычно паслись на лугах или на паровом поле; в пору напряженных сельхозработ их пасли ночью, что входило в обязанности подростков. Остальной скот пускали в "поскотины" — специально огороженные участки леса. Прогоны и поля для предохранения их от потрав приходилось также огораживать. Место пастьбы определяла община в соответствии с циклом земледельческих работ. С ранней весны неделю или полторы животные ходили по сенокосным лугам и пашням, подбирая едва зазеленевшую траву. Затем их переводили на общинные или арендуемые в казенных лесах поскотины. После проведения посевных работ скот пасся на паровых полях или пустошах. После сенокоса животных возвращали на луга до уборки зерновых. После уборочной страды их выпускали на жнивье, на котором скот ходил до конца пастбищного сезона. Арендованными выгонами крестьяне пользовались в нескольких случаях: при отсутствии собственных выгонов, «не ежегодно, а лишь тогда, когда паровое поле прилегает к казенному лесу, чтобы удержать скот от захода в казенный лес», а также «когда свои травы плохи».

Общая сумма платы за аренду развертывалась между общинниками в пересчете на голову скота. Отпуская скот на выпас, хозяева метили и клеймили и животных семейными знаками или другими метками: выстригали шерсть или оставляли клочок шерсти на определенном месте, надрезали уши, подпаливали щетину. На шею коровам вешали колокольца-кутас, а лошадям, уводя их на ночной выпас - ботала. Нужно отметить, что хозяева практиковали меры профилактики порчи «хлебных угодий» домашними животными и птицей. Так, для затруднения подкопов и пролезания под изгороди, свиньям на морды надевали деревянные треугольные рамки. Козам на шею вешали длинные дощечки, мешавшие передним ногам и не позволявшие перескакивать через заборы.

Обычно осенью, после окончания пастбищного сезона, «пригульный скот» помещали на скопе - специально отведенном загоне в поселении. Сюда в дни осенней ярмарки или в специально оглашенные дни приходили хозяева заблудившихся животных и забирали их. Нашедшие животных и временно содержавшие в своем дворе, также пригоняли сюда со всех окрестных деревень. Хозяин платил за приют найденного скота. Если же хозяин не объявлялся, животное оставалось во дворе нашедшего. Такие меры предпринимались для урегулирования взаимоотношений крестьян в процессе вольного выпаса скота.

При вольном выпасе скот, оставаясь без присмотра, подвергался травмам, нападению зверей, укусам насекомых, часто терялся. Чтобы предотвратить его потери, уберечь от болезней, травм, удмурты прибегали к различного рода обрядам, магическим приемам, в которых имелась и рациональная основа. К примеру, при выпуске скота со двора и по возвращении давали кусочек хлеба с солью, чтобы приучить к возвращению домой. В общинах, где нанимали пастухов, они несли полную ответственность перед обществом и отдельными крестьянскими хозяйствами за пропажу скота или потраву полей. Если потрава все же происходила, пастуха подвергали штрафу в пользу пострадавшего домохозяина. Сумму убытка от потравы определяло общество.

Пастьба с пастухом была, безусловно, прогрессивным явлением в животноводстве удмуртов. Помимо прочего, пастух способствовал рациональному использованию сельскохозяйственных угодий. Выбирал лучшие участки с хорошей травой, вовремя гнал на водопой и отдых. Охранял от диких зверей и воров. Каждый вечер пригонял скот домой. Последнее особенно важно для правильного содержания дойных коров. Пастуху приходилось контролировать летний окот и отел, лечить заболевших животных. Особо эффективных средств и приемов ветеринарии пастухи не знали, тем не менее, массировали живот или заставляли бегать животное при вспучивании желудка от переедания зерна, молодой зелени, озими, сырого клевера.

В конце XIX - начале XX в. практиковались три способа пастьбы: свободный выгон всех животных, выпас пастухами крупного рогатого скота отдельно от других животных и комбинированный способ. Применение каждого диктовалось системой землепользования, качеством и площадями земельных и пастбищных угодий, природно-ландшафтными условиями (лесистостью, наличием диких зверей в лесах и др.), малодворностью населенных пунктов.

Одной из причин медленного внедрения пастушества являлось психологическое неприятие его как вида крестьянской деятельности. Удмурты считали себя прирожденными земледельцами и к пастухам относились несколько пренебрежительно, говоря: «Ӟечез пастухе уз мын» («Хороший [человек в смысле хороший труженик] в пастухи не пойдет»). Пастухи набирались из категорий сельского населения, которые не занимались земледелием по разным причинам. Это - старики, подростки и холостые парни, отправляемые на заработки; сироты, вдовьи и незаконнорожденные дети; вдовцы, солдатки, нищие, люди с физическими или умственными недостатками. В силу существующих социальных отношений и традиционных норм поведения в удмуртской общине (в частности, отсутствие нищих, лояльное отношение в семье к незаконнорожденным детям, попечительство над калеками и сиротами) было мало кадров для профессионального пастушества. Здесь пастухами чаще нанимались чужие люди - русские или татары. Найм пастуха тщательно обсуждался на сельском сходе. На нем обговаривались условия содержания. По правилам, его кормили, устраивали на ночь и собирали котомку с обедом в каждой избе по-очереди. .

В зимнее помещение, хлев (гид), скот загоняли только глубокой осенью, после наступления постоянных холодов. Хлева представляли собой срубные помещения с небольшими волоковыми окнами и деревянным полом. Днем скот часто находился в крытых загонах или под навесом; в сильные морозы молодняк и птицу заносили в дом.

На зиму оставляли самый необходимый минимум скота. Большая доля уходила на питание, часть – на жертвоприношения, остальная оставлялась для воспроизводства. Основной корм скота зимой – сено и солома. Солома давалась как в сухом нарезанном виде, так и в виде мешанины (суралтэм) с добавлением муки, отрубей, соли, замешанных на воде. Сначала старались скормить мякину и солому проса, гороха, гречихи, затем ржаную и овсяную. Сено давали лошадям, стельному скоту и молодняку, а овес – только лошадям в дни особо напряженных сельхозработ, так как с их работоспособностью связывались успех весеннего сева и судьба будущего урожая.

В пореформенный период удмуртское крестьянство испытывало большой недостаток сенокосов и выгонов. Нехватка кормовых площадей вынуждала крестьян прибегать к аренде частновладельческих и казенных участков.

Крестьянский скот, как правило, был мелким и отличался малой продуктивностью: "Коровы здешние мало дают молока как от недостатка хорошего и изобильного корма, так и от слабой породы". Зажиточные хозяева начали заботиться об улучшении породы скота, стали покупать коров холмогорской породы, тонкорунных овец и т. д. Для улучшения породы лошадей палата государственных имуществ в 1844 г. создала в Вятке земскую случную конюшню, на которой содержалось 60 жеребцов английской, персидской, арабской и турецкой породы. Велись также поиски жеребцов "битюгской" породы. Председатель палаты А. Д. Игнатьев ходатайствовал о замене иностранных жеребцов наиболее приспособленной к местным условиям обвинской породой, однако отыскать чистокровных ее представителей уже не удалось. На грани вырождения находилась и другая местная порода крестьянских лошадей вятка, отличавшаяся набором великолепных качеств. Как отмечало статистическое описание 1855 г., особенностью этой замечательной породы являлся небольшой рост, до 2 аршин 1.1 м 42 см), широкая грудь при небольшой голове и недлинной шее, совершенно прямая спина и т. д. Она удовлетворяла крестьян быстротой бега, крепким сложением, неприхотливостью. По-видимому, именно эти качества привлекли к ней внимание военного министра графа А. А. Аракчеева, распорядившегося организовать поставку жеребцов данной породы военным поселениям. Эта мера при полном отсутствии селекционной работы привела к постепенному вырождению популярной обвинской породы, как и некогда знаменитой вятки.

Важное место в хозяйстве удмуртского крестьянства занимали разнообразные неземледельческие занятия. Наиболее древними из них были охота, рыболовство, пчеловодство, которые, утратив свое главенствующее значение, служили подспорьем в хозяйстве.