Тӥгырмен гуръёс

Материал из Воршуда
Перейти к навигацииПерейти к поиску

Анисимов, Н. В., Вершинина, Е. Б., Пчеловодова, И. В. Тӥгырмен гуръёс : Удмурт Элькунысь Кияса ёросысь тӥгырмен удмуртъёслэн кырӟанъёссы / Н. В. Анисимов, Е. Б. Вершинина, И. В. Пчеловодова ; [отв. ред. И. М. Нуриева] ; Удмурт Элькунысь лулчеберетъя, печатья но ивортодэтъя М-во, Калык творчествоя элькун корка – Егитъёслэн юртсы, Россиысь тодосъёсья академилэн Урал ёзэтысьтыз историяя, кылъя но литературая Удмурт ин-тэз, Киясаысь улонтӥкуспо лулчеберетъя юрт = Тигырменские мелодии : песни тигырменских удмуртов Киясовского района Удмуртской Республики / Н. В. Анисимов, Е. Б. Вершинина, И. В. Пчеловодова ; [отв. ред. И. М. Нуриева]; М-во культуры, печати и информации Удмурт. Республики, Респ. Дом нар. творчества – Дом молодежи, Удмурт. ин-т истории, яз. и лит. Урал. отд-ния Рос. акад. наук, Киясов. межпоселен. Дом культуры – Ижевск : Респ. Дом нар. творчества – Дом молодежи, 2011. – 96 с. – (Народное творчество Удмуртии).

Предисловие

Песенная культура удмуртов не раз была объектом внимания исследователей различных гуманитарных наук. Об этом свидетельствуют выпущенные в разные периоды песенные сборники[1] и научные труды[2]. При классификации песен авторами изданных сборников, в зависимости от их специализации, применен различный подход: тематический, локальный, функциональный, функционально-тематический и другие. С начала 90-х гг. XX века удмуртские этномузыковеды стали издавать нотированные песенные сборники с учетом локальных особенностей музыкального фольклора различных групп удмуртов. Песенный материал северных удмуртов, проживающих в Глазовском районе Удмуртской Республики, Зуевском, Унинском районах Кировской области, был опубликован в сборнике М. Г. Ходыревой[3], южных и центральных удмуртов (Алнашский и Кизнерский районы Удмуртской Республики, Вятско-Полянский район Кировской области) – в сборниках Е. В. Бойковой, Т. Г. Владыкиной[4]; Р. А. Чураковой[5]. Песни периферийно-южных (завятских) удмуртов (Кукморский, Балтасинский районы Республики Татарстан, Мари-Турекский район Республики Марий Эл, Мамадышский район Кировской области) вошли в два тома, подготовленные И. М. Нуриевой[6]. Необходимо отметить, что публикация песен по локальному признаку является новым направлением в удмуртской фольклористике для этого периода[7].

Настоящий сборник посвящен музыкальному фольклору Киясовского района Удмуртской Республики, который, несмотря на свое активное современное бытование, до сих пор не был предметом специального изучения. Благодаря полевым экспедициям за период 2008–2011 гг., был зафиксирован значительный корпус аудио- и видеоматериалов. Выявленный богатый разножанровый музыкальный фольклор данной локальной группы удмуртов дает возможность говорить о сохранности большого количества архаичных по музыкальной стилистике песен.

Киясовский район расположен в южной части Удмуртской Республики и граничит с Малопургинским районом на севере, Сарапульским – на востоке и Республикой Татарстан – на юге и западе (см. карту 1). Этнографическая группа киясовских удмуртов, относящаяся к южноудмуртской группе, сформировалась и развивалась во взаимодействии с культурами соседних народов – русских, татар, марийцев, что определило специфику традиционной культуры данной местности и способствовало хорошей сохранности до сегодняшнего дня многих ее элементов (календарных и семейных обрядов, музыкального фольклора, поверий, костюмного комплекса и др.).

Карта 2. Киясовский район Удмуртской Республики

Значительное место в культуре киясовских удмуртов занимает обрядовый фольклор, который тесно связан с различного рода торжествами: календарными праздниками, свадебными церемониями, похоронно-поминальными обрядами, проводами в рекруты и т. д. Все эти события сопровождались специально приуроченными напевами, песнями, плясками, инструментальной музыкой, заклинаниями и т. п. Обрядовые песни исполнялись под особую, в каждом случае определенную, мелодию, в некоторых случаях – в сопровождении музыкального инструмента. Из всего многообразия музыкального фольклора киясовских удмуртов нам хотелось бы обратить внимание на одну узколокальную традицию киясовского ареала – д. Калашур (официальное удм. название Вуж Тӥгырмен) и д. Дубровский (официальное удм. название Выль Тӥгырмен) (см. карту 2), характеризующуюся прочными хозяйственными и брачными связями населения, что отражено в топонимии. Одним из свидетельств этого являются следующие народные названия населенных пунктов: например, д. Дубровский имеет другие наименования – удм. Починка (починок из д. Колошур ) и Виль Тӥгырмен (виль ‘новый’, тӥгырмен < тат. тегермән ‘мельница’), рус. Дубровск (< рус. дубрава + рус. -ск) и Гребени (возможно, от рус. гребень ‘продолговатая вершина, особенно зазубренная; кромка горы, хребта’), тат. Бламбей (< тат. Боланбай – др.-тюрк.-тат. личное имя; возможно, от тат. болан ‘олень || олений’). Деревня Колошур – удм. Вужгурт (‘селище’) и Вуж Тӥгырмен (вуж ‘старый’, тӥгырмен < тат. тегермән ‘мельница’), рус. Еманаево (< тат. Яман – др.-тюрк.-тат. личное имя + -ай – аффикс + рус. -ево)[8].

Эти две деревни сохранили и другое архаичное явление удмуртской культуры, связанное с воршудно-родовой организацией (например, род Мӧнья, Бӧдья и др.) и исторически более поздними родственными объединениями по мужской линии – патронимиями (например, Сидор, Кромой и др.). В Киясовском районе, согласно картам удмуртского ученого М. Г. Атаманова, проживают потомки четырех родов-воршудов: Салья (дд. Старая Салья, Кады-Салья, Нижняя Малая Салья, Верхняя Малая Салья, Ермолаево, Карамас-Пельга), Можга, Мöнья (дд. Калашур, Дубровский), Пельга (д. Карамас-Пельга)[9]. Во время экспедиций нами выявлено упоминание еще одного воршуда – Бöдья (дд. Калашур, Дубровский), название которого сохранилось в устойчивом выражении «тöр бöдья» (тöр “глава”, бöдья воршудное название). В настоящее время информанты уже не смогли истолковать значение слова бöдья.

Удмуртскими этномузыковедами выявлено, что «в формировании народно-песенных традиций у удмуртов играют роль как древние, родо-племенные, принципы, так и более поздние, территориальные»[10]. Эта особенность прослеживается и на материале песенной традиции жителей деревни Калашур и дочерней – Дубровский. В настоящем сборнике представлены приуроченные напевы данной локальной группы удмуртов.

Имеющийся в нашем распоряжении песенный материал систематизирован по функциональному принципу, принятому удмуртскими этномузыковедами, с использованием народной удмуртской терминологии. Мы выделяем два блока: первый блок составляют календарно-обрядовые напевы, второй – семейно-обрядовые.

1. Календарно-обрядовые:

– Сидор вӧсь гур (напев моления на Пасху (Быдӟыннал) родственного объединения Сидор);

– Мӧнья вӧсь гур (напев моления на Пасху рода Мӧнья);

– Кромой вӧсь гур (напев моления на Пасху родственного объединения Кромой);

– возь сюан гур (напев обряда свадьбы луга).

2. Семейно-бытовые: а) родильные:

– нуны сюан / каша гур (напев обряда свадьбы новорожденного).

б) свадебные:

– сюан гур (свадебный напев родственников жениха);

– ярашон гур (свадебный напев родственников невесты);

– ныл келян гур (напев проводов невесты);

в) рекрутские:

– лекрут гур (рекрутский напев);

– чук шуккон гур (напев вбивания ленты с монетой);

– чук ышкалтон гур (напев выдергивания ленты с монетой);

г) гостевые:

– куно пумитан гур (напев встречи гостей);

– куно гур (гостевой напев);

– куно сектан гур (напев угощения гостей);

– пинял куно гур (напев обряда молодежного гостевания);

– ӝӧксьӧр кырӟан (застольная песня);

– пересьёслэн гурзы (напев стариков);

д) поминальные: – кисьтон гур (поминальный напев);

– йыр-пыд сётон гур (поминальный напев обряда отдавания головы-ног [жертвенного животного]);

– чекаськон гур (поминальный напев).

Имеются также сведения о других интересных архаических напевах. В памяти старожилов сохранились лишь названия таких напевов, однако воспроизвести мелодию и текст они уже не смогли в связи с исчезновением контекста исполнения. К числу уже не бытующих напевов относятся, например: мушлы йыр-пыд сётон гур (напев отдавания головы-ног [жертвенного животного] пчелам), урбеч уллян гур (напев изгнания нечистой силы) и др. Аналогичные напевы зафиксированы нами в другой деревне этого же района – в д. Старая Салья. Хотя данные обрядовые напевы в ритуальной практике жителей деревни уже не используются, однако старожилам удалось сохранить ценный и богатый материал, необходимый для дальнейшего изучения песенного фольклора киясовских удмуртов. Бортничьи напевы муш утён гур зафиксированы Р. А. Чураковой в Кизнерском районе Удмуртской Республики[11]. Как отмечает исследователь, один из них исполнялся на Троицу, когда все пчеловоды деревни собирались на чьей-нибудь пасеке и приносили в жертву куриц. Сам напев звучал во время праздничного застолья [12].

Обряд урбеч уллян, схожий по контексту бытования, но отличающийся по названию, также встречается у других групп удмуртов. В этнографической литературе этот обряд зафиксирован под следующими названиями: урьвӧсь / шайтан уллян / сурен шуккон (южные и периферийно-южные удмурты), великочетверик / ӵук мунчо уй (северные удмурты)[13]. Изгнание нечисти проводили в ночь на Великий четверг: «Ночью с гиканьем, свистом, шумом, ударами специальными палками и шестами об углы домов парни и молодые мужчины проходят по деревне «сверху вниз», т. е. ориентируясь по течению реки. Под утро все орудия изгнания сжигают на костре, участники обряда прыгают через костер, очищая себя от скверны»[14]. Однако обрядовый напев урбеч уллян гур, так же, как и мушлы йыр-пыд сётон гур, характерен лишь для киясовских удмуртов, упоминаний о бытовании подобных напевов у других локальных групп удмуртов нами не зафиксировано.

Представленный в сборнике песенный материал позволяет говорить о хорошей сохранности до настоящего времени пласта уникальных обрядовых песен. Особое место в календарном цикле тигырменских удмуртов занимает обряд Быдӟыннал (букв. “Великий день”, в настоящее время приурочен к Пасхе), сохранивший до сегодняшнего дня реликтовую традицию общинно-родовых отношений. Так, во время обрядового гостевания исполняется специальный напев, осознаваемый самими носителями традиции как «свой». К ним относятся Мöнья вöсь гур – напев моления на Пасху рода Мӧнья (д. Дубровский), Сидор вöсь гур – напев моления на Пасху родственного объединения Сидор (д. Дубровский), Кромой вöсь гур – напев моления на Пасху родственного объединения Кромой (д. Калашур). Эти напевы исполняются в каждом доме строго своим родом или родственниками (бöляк), чужие не допускаются: «Непозволение исполнять календарную мелодию чужим может быть истолковано как реликт мифологического мировоззрения, осознающего счастье, спорину как материальную субстанцию, которую можно позаимствовать или даже украсть (ср.: ритуальная кража колосьев во время проведения обряда бусы сюан для перенесения на свои поля; если чужие и присутствовали как пассивные наблюдатели во время календарного моления матери-земле, они не участвовали в ритуальной трапезе на месте моления, дабы «не унести» счастье, плодородие земли…)»[15].

В летний период на конец времени Инвожо (конец июня – начало июля) приходился обряд возь сюан (свадьба луга), составным компонентом которого являлась имитация свадьбы: во время обряда молодежь имитировала свадебную процессию или устраивала подобие моления на лугу возле поля в целях обеспечения хорошего урожая. Во ржи водили хороводы с пением свадебных песен – возь сюан гур (напев обряда свадьбы луга). Сейчас этот обряд не проводят, но информанты еще помнят его. Более того, неподалеку от д. Дубровский имеется мыс, который в своем названии сюан нырйыл (мыс свадьбы) сохранил память о месте проведения обряда возь сюан.

По сравнению с календарно-обрядовыми песнями, семейно-обрядовый музыкальный фольклор сохранился лучше. Его основу составляют свадебные, гостевые, поминальные, родильные, рекрутские напевы. Большим событием является рождение ребенка, в честь которого проводили обряд нуны сюан / каша (свадьба новорожденного / каша). Непременным атрибутом обряда является исполнение напева нуны сюан гур / каша гур (напев обряда свадьбы новорожденного) под сопровождение игры на печной заслонке ложкой или ножом, что должно было выполнять функцию оберега новорождённого. В текстах песен основное место занимают эротические мотивы, направленные на репродуктивную функцию присутствующих участников обряда. Центральное место в жизни деревенской общины занимает свадебный обряд. У киясовских удмуртов существует два жанровых вида свадебных песен – сюан гур (свадебный напев родственников жениха) и ярашон гур (свадебный напев родственников невесты). Сюан гур исполняется родственниками жениха во время гостевания в доме невесты. По словам информантов, тöро (глава, руководящий ходом свадьбы) запевал напев, который затем подхватывали остальные участники свадебной процессии. При исполнении сюан гур, как утверждают исполнительницы, напев пели без перерыва, без пауз. На второй день свадьбы во время гостевания в доме жениха родственники невесты исполняли ярашон гур. Кроме вышеназванных напевов, нами зафиксирован напев проводов невесты – ныл келян гур, который мог звучать также во время проводов солдата или похоронно-поминальных обрядов.

В дд. Калашур и Дубровский нами зафиксировано три рекрутских напева, отличающихся между собой по мелодике. Наряду с народным названием напева лекрут гур (рекрутский напев), сопровождающего обряд, известны и другие названия – салдатэ келян гур (напев проводов в солдаты), чук шуккон гур (напев вбивания ленты с монетой), чук ышкалтон гур (напев выдергивания ленты с монетой). Соответственно каждый из них имеет определенное время исполнения: рекрутский напев (лекрут гур, салдатэ келян гур) звучит за столом, при выходе из дома, а также при посещении домов родственников; напев вбивания ленты с монетой (чук шуккон гур) исполняется в момент вбивания рекрутом ленты с монетой в матицу дома (мумы кор), которая, согласно народным представлениям, воспринималась как хранительница обитателей дома, в данной ситуации – хранительницей уходящего в чужие края солдата; напев выдергивания ленты с монетой (чук ышкалтон гур) исполняли после возвращения солдата, который должен был выдергнуть зубами вбитые им в матицу дома ленты с монетой. В рамках обряда все сопровождающие его напевы (лекрут гур, чук шуккон гур) исполняются на один и тот же мотив, главным отличительным признаком являются тексты, приуроченные к тому или иному моменту обряда.

Особое место в удмуртских народных обычаях занимает гостевание[16]. Оно, обладая определенной универсальностью, является обязательной составной частью и календарных, и семейных обрядов[17]. Существует множество гостевых напевов, выполняющих различные функции в контексте обряда и соответствующие им обозначения. Нами выявлены куно гур (гостевой напев), куно пумитан гур (напев встречи гостей), куно сектан гур (напев угощения гостей), пинял куно гур (напев обряда молодежного гостевания), ӝӧксьӧр кырӟан (застольная песня), пересьёслэн гурзы (напев стариков), куно келян гур (напев проводов гостей). Все вышеперечисленные напевы звучат строго в рамках обряда, но в качестве застольных песен могут выступать любые другие, в том числе и общеизвестные песни (например, №№ 27, 28).

Во время похорон и на поминках звучат поминальные напевы – кисьтон гур (поминальный напев), йыр-пыд сётон гур (поминальный напев обряда отдавания головы-ног [жертвенного животного]). Йыр-пыд сётон гур исполняется на мотив свадебных песен, при этом меняется адресат: при поминовении мужчины звучит напев родственников невесты, при поминовении женщины – напев родственников жениха. Название напева соответствует назначению и содержанию поминального обряда йыр-пыд сётон: в жертву приносили лошадь (при поминовении мужчины) или корову (при поминовении женщины), из головы и ног которых варили ритуальную еду, как и во многих других южноудмуртских локальных традициях[18].

В Киясовском районе жителями дд. Калашур и Дубровский один раз в четыре года проводится поминальный обряд чекан, который проходит в июне месяце високосного года. Информанты объясняют ситуацию тем, что високосный год считается тяжелым годом. Поэтому для его «облегчения» на специально отведенном месте проводится обряд чекан, во время которого исполняют поминальный напев чекаськон гур на мотив свадебных мелодий (сюан гур и ярашон гур) с обращением к душам умерших с просьбой об обеспечении удачного года. На празднике поминают умерших неестественной смертью (наложивших на себя руки, утопленников), а также умерших на чужбине и по этой причине непохороненных на деревенском кладбище. Обращение ко всем умершим является отличительным признаком напева чекаськон гур, в то время как в напеве йыр-пыд сётон гур обращаются к одному из умерших родителей.

Следует сказать несколько слов о музыкальной стороне напевов. Композиционная форма мелострофы обрядовых напевов представляет собой чаще трехчастную композицию с повторением первой или второй строки (ААА, АВВ), реже двухчастную (АА, АВ).

В основе музыкальной ритмики лежат характерные для всей южноудмуртской песенной культуры квантитативные музыкально-ритмические формулы:

Tig note.jpg

Реже встречается бакхическая форма

Tig note1.jpg

Для интонационного мышления удмуртов дд. Калашур и Дубровский характерны напевы, построенные на ангемитонных попевках, что вписывается в общую «пентатонную зону» Поволжья. Однако киясовская, в отличие от других южноудмуртских песенных традиций, отличается большей пентатонностью. В мелодическом развитии обрядовые напевы охватывают такие лады как трихорд c d e (№№ 13-15), тетрахорд в объеме квинты c d e g (№№ 1, 11-12), пентахорд в объеме сексты c d e g a / c d f g a (№№ 6-8, 20-21, 30) или октавы / ноны c d e g a c / c d f g a c (d) (№№ 17, 25, 31), а также диатонические лады c d es-e f g as-a h-b c, складывающиеся в некоторых случаях за счет ангемитонных интонационных оборотов c d e, c d f g, c es f g (№№ 16, 23, 24). Опорные звуки приходятся на конец музыкальных фраз.

Записи разных лет позволяют выявить изменения и в интонировании. Речь идет о второй повышенной или третьей пониженной ступенях. В ранних записях еще сохраняется мобильность интонирования вышеназванных ступеней лада, что говорит об архаичности мышления (№№ 1, 6, 11). В отличие от них, поздние записи, к сожалению, показывают утрату этой манеры пения, что связано, по-видимому, уходом из обрядовой практики исполнения обрядовых напевов, омоложения коллектива, а также стремлением облегчить исполнение мелодии. Единственным примером архаичного интонирования в последних записях (2011 г.) является напев моления на Пасху рода Мӧнья (Мöнья вöсь гур), исполненный Никоновой Марией Павловной (№ 4).

Ансамблевое исполнение – характерная черта обрядовых напевов удмуртов. Многоголосие тигырменских удмуртов представляет собой тип гетерофонной фактуры, построенный на унисонном пении с эпизодическими расхождениями на интервал секунды или терции. Обязательным элементом коллективного исполнения является наличие так называемого тонкого голоса – векчи куара, исполняющего мелодию на октаву выше. В поздних жанрах и во вторично приуроченных напевах встречается терцовое двухголосие, где верхний голос выступает в качестве основной мелодии, а второй голос – в качестве вторы при сохранении ритмического единства.

Итак, представленный в настоящем издании песенный материал киясовских удмуртов дает возможность проследить современное состояние музыкальной традиции в удмуртской деревне на рубеже XX–XXI веков, в которой, наряду с обрядовым пластом, активно функционируют песни более позднего слоя. К сожалению, в настоящее время обрядовые напевы «живут» лишь среди старожилов деревни.

Материалом для сборника послужили записи песен из фонограммархива Удмуртского института истории, языка и литературы УрО РАН, сделанные в 1989 г. (участники экспедиции Т. Г. Владыкина, Е. Б. Бойкова, А. Вершинин, Е. Горохов), личные материалы Н. В. Анисимова, записанные в 2008–2009 гг., а также записи 2011 г. (участники Н. В. Анисимов, И. В. Пчеловодова, Л. А. Дмитриева). В сборнике представлены нотированные тексты обрядовых песен с сохранением реальной высоты звука в момент исполнения.

Отметим некоторые фонетические и морфологические особенности говора дд. Калашур и Дубровский, являющегося частью кырыкмасских говоров южноудмуртского наречия, в сравнении с литературным языком19. Фонема [ы] имеет три градации акустико-артикуляторных варианта произношения: ы – гласный среднего ряда верхнего подъема; ъ – гласный заднего ряда среднего (средне-нижнего) подъема; _ – гласный средне-заднего ряда верхне-среднего подъема.

В рассматриваемом говоре в небольшом количестве слов в пределах первого слога перед палатальными согласными встречается и вместо ы литературного языка: тиг. ниль // лит. ньыль. Также имеет место корресподенция типа ы, _ // и; ö // е: тиг. гынэ // лит. гинэ; тиг. шöдьт_л_ // лит. шедьтылы.

В тигырменском говоре наблюдается палатализация согласных перед переднерядными гласными и: тиг. Иньмар // лит. Инмар, тиг. пинял // лит. пинал. В наших материалах выявлен пример, где явление смягчения в указанной позиции не отмечается: тиг. инмись // лит. инмысь. Широкое распространение в говоре имеет ассимиляция й суффиксного слога или внутри корня (в заимствованных словах) предшествующим согласным д, дь, л, ль, н, нь, сь, т, ть, зь. Причем твердые из указанных соуподобляют согласный й и одновременно под влиянием последнего получают смягчение: тиг. салдаттёсыз // лит. солдатъёсыз; тиг. Одоття // лит. Одотья.

В сочетаниях -дӟ- и -тч- происходит полная регрессивная ассимиляция по месту и способу образования: тиг. быӟӟын // лит. быдӟым, диал. чеччылом // лит. тэтчылом. Нами отмечены примеры, где в сочетании -дӟ- аффриката ӟ переходит в свистящий з: тиг. бадзын // лит. бадӟым. В качестве нерегулярных фонетических явлений можно выделить следующие корреспонденции: 1) -тч- // -цц-: лит. кытчы // тиг. кыццы; 2) -н- // -м-: лит. лента // тиг. лемта; 3) -м // -н: лит. бадӟым // тиг. баӟӟын.

В формах множественного числа субстантивных основ на -о происходит стяжение -оо- > -о-: лит. юбоос // тиг. юбос.

В тигырменском говоре встречаются примеры, когда суффикс множественного числа присоединяется к личным местоимениям 1 и 2 лица множественного числа, что не характерно для других удмуртских диалектов. Это явление нами отмечено только в текстах обрядовых напевов: тиг. тӥёс // лит. тӥ, тиг. миёс // лит. ми. Круглыми скобками в тексте обозначаются призвуки, не характерные для литературного языка, но произносимые певцами во время исполнения песен (например, ю(в)ыны вместо юыны). С помощью квадратных скобок в некоторых текстах реконструированы литературные нормы слов, без уточнения которых затрудняется их понимание. К сборнику прилагается аудиодиск.

В дальнейшем проект предполагает серию изданий необрядового (неприуроченного) музыкального, а также словесного фольклора (сказки, легенды, поговорки, былички и т.д.) киясовских удмуртов.

Авторы сборника выражают глубокую признательность фольклорным коллективам дд. Калашур («Чебер апайёс») и Дубровский («Тӥгырмен кенакъёс»), благодаря которым песенная традиция сохранилась до наших дней и стала бесценным материалом для нашего сборника. Выражаем признательность Министерству культуры, печати и информации УР за финансовую поддержку, АУК УР «Республиканский дом народного творчества – Дом молодежи» за активное содействие в издании настоящего сборника, Глуховой Галине Анатольевне, Ефремову Дмитрию Анатольевичу за поддержку и ценные замечания, а также коллегам, принявшим активное участие в обсуждении сборника, − Владыкиной Татьяне Григорьевне, Карповой Людмиле Леонидовне, Кирилловой Людмиле Евгеньевне. Особые слова благодарности хочется выразить Дмитриевой Ларисе Александровне, Нико Партанену за помощь в подготовке настоящего издания.

Н. В. Анисимов, И. В. Пчеловодова

Примечания

Содержание сборника «Тӥгырмен гуръёс»

  1. Борисов Т. К. Песни южных вотяков. – Ижевск: Удкнига, 1929. – 102 с.; Бойкова Е. Б., Владыкина Т. Г. Песни южных удмуртов: Материалы и исследования. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1992. – Вып. 1 – 192 с. (Удмуртский фольклор); Герд К. Удмурт калык кырӟанъёс. – Ижевск: Удкнига, 1927. – 1-тӥ книга 3-тӥ шуккетэз. – 113 с.; Гиппиус Е. В., Эвальд З. В. Удмуртские народные песни: тексты и исследования / Отв. ред. Т. Г. Владыкина. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1989. – 84 с. (Памятники культуры. Фольклорное наследие); Жингырты, удмурт кырӟан! / Сост. и автор вст. статьи П. К. Поздеев. 2-е изд. – Устинов: «Удмуртия», 1987. – 374 с.; Травина И. К. Удмуртские народные песни. – Ижевск: «Удмуртия», 1964. – 228 с.; Нуриева И. М. Песни завятских удмуртов. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1995. – Вып. 1. – 232 с. (Удмуртский фольклор); Нуриева И. М. Песни завятских удмуртов. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2004. – Вып. 2. – 332 с. (Удмуртский фольклор); Удмурт калык кырӟанъёс (кыкетӥ выпуск) = Сборник удмуртских народных (сюжетных) песен / Сост. М. П. Петров. – Ижевск: Удгиз, 1936. – 299 с.; Удмурт калык кырӟанъёс / Сост. Ф. А. Ложкин, М. П. Петров, И. Дядюков. – Ижевск: Удмуртгосиздат, 1938. – 144 с.; Ходырева М. Г. Песни северных удмуртов: Материалы и исследования. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1996. – Вып. 1. – 120 с. (Удмуртский фольклор); Чуракова Р. А. Удмуртские свадебные песни. – Устинов: «Удмуртия», 1986. – 147 с.; Чуракова Р. А. Песни южных удмуртов. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999. – Вып. 2. – 160 с. (Удмуртский фольклор).
  2. 2. Владыкина Т. Г. Удмуртский фольклор: проблемы жанровой эволюции и систематики: Монография. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1997. – 356 с.; Нуриева И. М. Музыка в обрядовой культуре завятских удмуртов: Проблемы культурного контекста и традиционного мышления. Монография. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999. – 272 с.
  3. Ходырева М. Г. Песни северных удмуртов: Материалы и исследования. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1996. – Вып. 1. – 120 с. (Удмуртский фольклор).
  4. Бойкова Е. Б., Владыкина Т. Г. Песни южных удмуртов: Материалы и исследования. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1992. – Вып. 1. – 192 с. (Удмуртский фольклор).
  5. Чуракова Р. А. Песни южных удмуртов. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999. – Вып. 2. – 160 с. (Удмуртский фольклор).
  6. Нуриева И. М. Песни завятских удмуртов. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1995. – Вып. 1. – 232 с. (Удмуртский фольклор); Нуриева И. М. Песни завятских удмуртов. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2004. – Вып. 2. – 332 с. (Удмуртский фольклор).
  7. Бойкова Е. Б., Владыкина Т. Г. Песни южных удмуртов: Материалы и исследования. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1992. – Вып. 1. – С. 6 (Удмуртский фольклор).
  8. Цит. по: Кириллова Л. Е. Взаимодействие языков в топонии Удмуртии // Volgan alueen kielikontaktit = Языковые контакты Поволжья. Симпозиум в городе Турку 16-18.08.2001. – Turku, 2002. – С. 123. См. также: Атаманов М. Г. Удмурт нимбугор = Словарь личных имен удмуртов. Ижевск, 1990. – С. 172; Мурзаев Э. М. Словарь народных географических терминов. – М., 1984. – С. 157; Саттар-Мулилле Г. Татар исемнәре ни сөйли? (Татар исемнәренеy тулы аyлатмалы сүзлеге) = О чем говорят татарские имена? (Полный толковый словарь татарскихз личных имен). – Казань: Раннур, 1998. – С. 64, 303; Татарско-русский словарь: В 2-х т. Т. 1 (А–Л). – Казань: Магариф, 2007. – С. 249.
  9. Атаманов М. Г. Удмуртская ономастика. – Ижевск: Удмуртия, 1988. – 168 с.
  10. Бойкова Е. Б. О методологии исторического изучения музыкального фольклора (на примере одной южноудмуртской традиции) // XVII Всесоюзная финно-угорская конференция (тезисы докладов). – Устинов, 1987. – С. 246.
  11. Чуракова Р. А. Песни южных удмуртов. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999. – Вып. 2. – 160 с. (Удмуртский фольклор).
  12. Там же. С. 155.
  13. Вожо // http://istphil.udmedu.ru; www.finnougoria.ru
  14. Вожо // http://istphil.udmedu.ru.
  15. Владыкина Т. Г. Удмуртский фольклор: проблемы жанровой эволюции и систематики: Монография. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1997. – С. 90.
  16. Бойкова Е. Б., Владыкина Т. Г. Песни южных удмуртов: Материалы и исследования. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1992. – Вып. 1 – С. 7 (Удмуртский фольклор).
  17. Подробнее см.: Бойкова Е. Б., Владыкина Т. Г. Песни южных удмуртов: Материалы и исследования. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1992. – Вып. 1. – 192 с. (Удмуртский фольклор); Владыкин В. Е. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. – Ижевск: Удмуртия, 1994. – 384 с.; Нуриева И. М. Песни завятских удмуртов. – Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1995. – Вып. 1. – 232 с. (Удмуртский фольклор).
  18. Кельмаков В. К. Краткая характеристика кырыкмасских говоров южноудмуртского наречия I // Вопросы удмуртской диалектологии. Сборник статей и материалов. – Ижевск, 1977. – С. 26–61; Карпова Л. Л. Среднечепецкий диалект удмуртского языка. Образцы речи. – Ижевск, 2005. – 581 с.